Тайный ужас короля Гейзы

– Я весьма разочарован тобой, посол, – заговорил всё так же недовольно король, обращаясь к Хотену. – Ты обещал мне поймать затейника, застрелившего моего жупана перевозчиков. Вместо этого ты вынудил меня посадить на цепь моего старого доброго камерария. И какова же от сего польза славному мадьярскому королевству? Прежде всего, ты заставил меня долго мучиться, выбирая на эту должность другого ворюгу. Разве не учит нас философия, что слуга, которому доверены деньги, обязательно украдет?  Так не лучше ли мне было не знать, что толстый Людвиг стащил у меня золотую цепь? Я что же, по-твоему, обеднел после этого? Да я и не помню, сколько у меня в камере тех золотых цепей! Теперь мне придется отправить на виселицу Людвига, которого я знаю много лет, ибо сие куда человеколюбивее, чем оставлять его до смерти гнить, прикованного в подвале. Заметь, посол, что я воздержался от того, чтобы выразить тебе свою неудовольствие, и даже наградил твою проныру-служанку.

– За что и позволь тебя нижайше поблагодарить, – поклонился Хотен.

– Что ты несешь? Почему не оправдываешься? Такие твои пустые речи больше франку приличны, чем тебе. И тебе куда лучше в звериных мехах, чем в немецких тесных штанах. Больше не смей говорить мне такую чепуху! Я так и не сумел заснуть, у меня голова от боли раскалывается, за окном светает, а придворные за стеной шуршат, как крысы: «Шу-шу-шу»!». Не смей забирать мое время, говорю! Слушай дальше, посол. Едва успел я справиться с назначением нового камерария (и, слово чести, до сих пор не пойму, не ошибся ли я в выборе), как ты позволяешь старому дураку Чабе сверзиться с колокольни. Теперь я снова ломаю голову, кого мне назначить палатином! Тот же щталмейстер Эверин, который уже думает, что должность Чабы у него в кармане, чересчур заносчив. В народе любят ишпана Золтана из Пошони… да ты его не знаешь… Однако наш Золтан способен воевать только на западной границе, второй славный вояка, ишпан Тибор, слишком уж привержен отеческой старине, недаром его и прозвали Гунном, да и слишком молод… А вот Славко, мой печатник, напротив, уж слишком хитёр для воеводы, сам себя перехитрит…

– Твой нынешний печатник, говоришь, мог бы стать воеводой? – встрепенулся Хотен.

– Всякий мадьяр есть добрый воин, а Славко был моим лучшим сотником… Зачем ты меня сбиваешь? Ты позволил злодею убить Чабу, а потом принялся мучить глупыми вопросами всех моих придворных. Теперь злодей затаится, и один Бог знает, какой беды мы в дальнейшем должны ожидать! И что ты скажешь в свое оправдание теперь?      

Тут сенешалк Карлус откашлялся, прочищая горло, а потом выступил вперед.

– Милостивый король, прежде чем обвинять киевского посла, тебе полезно будет выслушать мое мнение, мнение твоего верного слуги. В мои обязанности сенешаля входит розыск преступников и наказание их, однако тебе хорошо известно, чем я занимаюсь в первую очередь. Внутренний распорядок при дворе лежит на мне, и на эти труды уходят все мои силы. Вот, например, с утра, не отоспавшись, мне придется устраивать похороны покойного палатина Чабы, да будет земля ему пухом. То же, чем приходится заниматься киевскому мечнику, играющему при твоем дворе роль посла, есть особый, тяжкий случай преступления против короны. Я бы даже сказал, что ранее невиданный. Едва ли я смог бы добиться здесь большего, чем этот молодой еще человек. Хотел я тебя еще заверить, что он не раскрыл тайные стороны убийства Чабы перед двором, состоящим, да простит меня Бог, из болтунов и сплетниц. Поэтому очень тебя прошу, выслушай объяснения нашего общего друга Хотена.

– Пожалуй, – кивнул ему король и подозвал слугу, чтобы сменить мокрое полотенце. – Ты излишне многоречив, мой честный Карлус. Достаточно тебе было поручиться за него… О, моя голова! Твое слово, посол.

Во время речи сенешалка обида растаяла в душе Хотена – и будто мало приходилось ему иметь дело с переменчивыми нравом вельможами и государями? К тому же он успел сообразить, о чем сказать.

– Милостивый король! Я глубоко скорблю о смерти достойного палатина Чабы и согласен, что в ней есть и доля моей вины. Однако уж очень быстро нанес свой удар наш невидимый супостат! Словно ждал, когда ты окажешься снова в Стерегоме. Поэтому теперь я хотел бы исправить ошибку, и сам отныне не отойду от тебя не на шаг, а ночью буду лежать с мечом у твоего порога. Мы убедились, что неведомый убийца весьма упорен в своем бредовом начинании – ему обязательно требуется разыграть перед тобою германскую сказку о бургундах и Зигфриде. Посему стража должна с сегодняшнего утра день и ночь охранять всех, кому угрожает опасность: твою, государь, супругу, твоих сыновей (да, да, всех троих!), наставников королевича Иштвана, причем обоих, и я уж не знаю, на кого еще может пасть удар…

– Государь, – вмешался тут сенешалк Карлус. – Забыл сказать, что Чаба сам виноват. Его уже пыталась сбросить со скалы какая-то молодка, а теперь старого понесло на колокольню. Разве киевский мечник виноват, что покойный старик помешался на бабах?

– Да, мой сенешалк, согласен, – неожиданно усмехнулся король. – Мне наш бедный Чаба напоминал козла, что перепрыгнет через любой забор, если с другой стороны замекает козочка. Господи, прости меня, грешного… 

Сенешалк заметил:

– Итальянцы в таких случаях говорят: бросается, как козел к соли.

И тут Хотен неожиданно для самого себя сказал то, о чем подумал.

– Просто расставить охрану недостаточно, потому что я в поступках неведомого нашего игреца примечаю я такое же безумие, или сумасбродство, как и у покойного палатина, да успокоится его душа не небесах. И я не могу обещать, что охрана с ним обязательно справится – вспомните убийство начальника перевозчиков! Ведь он может и мечом владеть так же хорошо, как и луком. Охрана – охраной, однако я мог бы попытаться нанести безумному убийце упреждающий удар.