Страница 52 из 90
– Да, всё с так называемого святого, с короля Иштвана начиналось… Вот тогда церкви православных были захвачены католиками, православным не стало ходу при дворе и в войске, да что там говорить… Даже и в древности здешних православных в упор не видят, называют уже не схизматиками, а язычниками. Будто бы мадьяры пришли сюда в дикое поле, а не завоевали православную страну Великую Муравию, обращенную в христианство еще славянскими первосвятителями Кириллом и Мефодием! – наклонилась к нему и в ухо. – Послушать их, так здешним православным славянам их еще и благодарить надо за то, что пришли они, черные дикие язычники (вот кто вправду язычниками тогда был!), завоевали, а кого не перебили, то поработили.
– Да не может такого быть! – изумился Хотен, с сожалением отодвигая от себя пустую тарель, вырезанную из половины каравая. Он знал, что этот вкуснющий хлеб, пропитанный мясным соком, есть нельзя, потому что слуги скормят его в конце обеда собакам.
– А ты спроси у черноризца этого пронырливого, у молодого Жака! Тоже мне назначил муж заместителя старому доброму Ансельму… Потворствует моему сыночку, против православных науськивает, испортит еще моего первенца… Так он, братец Жак, на латыни пишет сейчас «Летопись мадьярскую», читал как-то в собрании вельмож кусок той летописи про епископа Герарда, которого тоже сделали святым мучеником. Тебе он не рассказывал?
– Да нет, не рассказывал… – протянул Хотен. Братец Жак ведь ему понравился, и было неприятно слышать от королевы, что на самом деле сие коварный латинский змий.
– Этот Герард, латинский монашек, родом из Веденца, случайно забрел к мадьярам, направляясь в Святую Землю – это же надо было так заблудиться!
– Да уж, – поддакнул киевский посол, – перепутать сию страну со Святой Землею было непросто.
– В общем, до Святой Земли Герард так и не добрался, прижился у нас здесь. А потом его пригрел король Иштван, сделал епископом, и он принялся усердно трудиться, загоняя с помощью дружины Иштвана местных православных в свою веру. А потом король Иштван помер. Еще раньше его наследник королевич Имре, воспитанник Герарда, был убит на охоте кабаном. Началась, как водится, смута. Православные воспрянули, из многих приходов выгнали латинских попов, вооруженной рукою вернули себе церкви. Епископ Герард попытался удрать к немцам, однако православные схватили его возле Буды и вместе с телегою, конем и возницею сбросили с горы над Будой – ты её наверняка запомнил, ту гору.
– Конечно, милостивая королева мне уже рассказывала…
– Разве?
Королева Фрузцина помялась. Оглядела невидящим взглядом палату, где её подданные-мадьяры вовсю, друг друга не слушая, распевали уже песни, однако еще не бросались костями и не пускались в пляс. Продолжила уже не столь напористо:
– Конечно же, посол, я не одобряю убийства мирянами епископа, пусть и латинского. Понятно мне, что бунтовщиков надо было покарать. Однако вовсе мне не понятно, зачем брешет сей пес Жак, называя убийц Герарда язычниками. Может быть, для него и мы с тобою язычники, а? Если наша вера такая скверная по сравнению с латинской, то почему за неё грудью стоят наши полуденные соседи сербы и болгары, почему её исповедует великое цезарство греческое и вся наша святая Русь?
– О чем речь, Евфросиния Мстиславовна, о чем речь! Не будь наша вера правильной, не называли бы её православной!
– Вот-вот! И вот еще о чем я, грешная, думала. Убивать епископа Герарда не нужно было, а вот выставить из страны и сапогом под толстый зад на дорожку поддать православные имели право. Да кто смотрит теперь на завет Иисусов, что, мол, подставь и вторую щеку? Почему же тогда сами христиане-латыняне не стерпели, когда Святая Земля оказалась в руках бусурман? А знаешь, я в молодые годы насмотрелась на этих крестоносцев так называемых. Это когда через мадьярскую землю проходил цезарь немецкий Фридрих со своим войском, он еще моего старшенького крестил. Ну, это же цезарь, человек особый, у него, мне мнится, своя святость есть, а вместе с ним и его рыцарями отправились Гроб Господень отвоевывать настоящие разбойники и грабители, города и села от них мадьярам приходилось просто охранять. А когда сии крестоносцы прошли потом через Болгарию, то такого натворили, что болгары после них выкопали похороненных ими мертвецов и бросили бродячим собакам и воронам…
– Слава богу, – подхватил Хотен, – что наши, кажется, в эти крестовые походы не ходили еще. Я еще понимаю, что паломник в Святую Землю может там какие-нибудь святости увидеть и стать лучшим человеком, но если крестьяне и бродяги идут туда воевать, они вернутся просто разбойниками…
– Это немецкое быдло показало себя вполне воровским и разбойничьим, когда еще только шло в Святую Землю, – кивнула королева. И улыбнулась вдруг. – А для чего я тебе всё это втолковываю? Чтобы латинское платье носил (а на тебе пристойно сидит, старый Жан не поленился), а вот духу латинского чтоб не набирался. Чтобы слушал сладкие речи того же проходимца Жака и не очень им доверял.
– А я и не шибко доверяю, милостивая королева, – легко поклонился Хотен.
Тут королева Фрузцина потупилась:
– И еще обещалась я одной своей фрейлине намекнуть тебе, что кое-кому из моих знатных прислужниц ты не противен.
Хотен оторопел. Еле сумел пробормотать, что ему, мол, приятно такое внимание.
– А это мы еще посмотрим, насколько оно тебе будет приятно, Лизкино внимание, – и королева озорно улыбнулась. – Только в любом случае оно не столь опасно для тебя, как то, что мой Гейза в тебя влюбился… Эй, захлопни рот, кудрявый! Сие совсем не тот порок, о коем подумал! У Гейзы время от времени появляется новый любимчик из его вельмож, муженёк мой только о нем и говорит, только им и восхищается. Я думаю, оттого у него сей вывих, что не было у моего Гейзы настоящих друзей в детстве и до женитьбы, да и моя ему поддержка – сие далеко не то еще, что мужская дружба или настоящее отцовское воспитание – ты же знаешь, каков был его отец? Дети слуг перед малым королевичем заискивали, дети знати старались возвыситься за его счет, втихомолку награждая тумаками и подзатыльниками. Он ведь пухленьким толстячком был, пока не сделался мужчиной. Впрочем, со временем Гейза непременно разочаровывается в своем любимце. Пользуйся, кудрявый умник, плодами благосклонности моего мужа, только помни, что худо тебе придется, как только ты разочаруешь его!