Страница 47 из 90
– Помню, помню я, посол! Обещал я тебе нового коня, обещал! Да негде мне взять пока. Вот в Эстергоме отберет мой коннетабль Эверин для меня из конской добычи мою долю, тогда мы втроем, я, Эверин и ты, выберем хорошего тебе коня! Да, тебе, а своего нынешнего ты уж отдай увальню-оруженосцу. Быть может, твой вороной и годится для Киева, однако в нашем королевстве позорно ездить на таком плюгавце тебе – молодцу, коему сам король дарит свою дружбу! Только не обижайся, ладно?
Поклонившись и поблагодарив, Хотен подумал, что сегодня король Гейза что-то рано опьянел. Устал всё-таки, наверное. Король между тем шлепнул по крутому заду оказавшуюся совсем уже рядом половчанку, подкрепился из кубка и продолжил:
– Говорил ли я тебе, что желаю… Да, чтобы ты не выделялся среди моих придворных. Так, так… В Эстергом ты въедешь в латах и с опущенным забралом, прочее же… Сейчас же и займемся… Эй, позвать моего лейб-портного!
Тут же, ловко обогнув танцовщицу, появился перед королем маленький старичок. Одет он был по-походному, то есть в мадьярское платье, однако подчеркнуто опрятно и щеголевато.
– Вот, Жан, этого моего русского друга одеть в мадьярское из платья моего… От головы до пят, от доброй нашей шапки со страусовым пером (и чтобы не свалявшееся было!) и до красных сапог…
– Де есть у меня сапоги… – смутился киевский посол.
– По твоим сапогам и не видно, что были некогда красными… И сразу же садись, мой Жан, шить ему немецкое платье, чтобы через пару дней уже мог одеть ко двору. Мерки прямо сейчас сними!
Старичок тут же достал из пазухи тонкую веревку с узелками и подступил к поднявшемуся на ноги Хотену. Беспомощно обернулся к королю:
– Кавалера бы прислонить к стене, а тут некуда…
– Да не пьян я вовсе, отче…
Вырвавшись из шустрых рук лейб-портного, Хотен убедился, что король увлекся беседой с танцовщицей, простецки поставившей босую ногу на монаршее бедро, и что сам он не потерял еще свой кубок. Отпил и отправился вокруг костра искать сенешалка Карлуса. Марко поплелся за ним как тень. Пришло в голову Хотену: а не роняет ли честь великого князя киевского Ростислава Мстиславича, что послом к нему прислали чуть ли не простого толмача? Ага… вот и Карлус. Королевский мечник встретил его радушно:
– А! Королевский любимчик! Выбрал ли ты уже себе половчаночку? Похоже, что сегодня твоя очередь выбирать – сразу после короля!
Хотен присмотрелся: даже при свете костра рожа доброго немца показалась ему еще более красной, чем обычно после возлияний… А, была не была… Почему бы и не сказать правду? Всё одно забудет, пьянь…
– Беда моя, друг Карлус: не я баб, а бабы всегда меня выбирали. А к тебе я по делу: Был я днем на будайском рынке, и голова там, что на воротах, совсем почернела… Я вот боюсь, довезем ли до вашей столицы?
– Пока от неё никакого проку, – махнул рукой толстяк. – Нет у меня здесь людей, так послал я своего Миклоша-живодёра подслушивать за воротами… За версту же видно, что палач. Ничего толкового и не услышал.
– А моя баба только бабские басни и принесла с базара, – усмехнулся Хотен. – Не стоят они твоих ушей. Я вот о чем: надо бы отцепить голову и бросить в ледник. А на дорогу в мешке льдом засыпать…
– Что такое «ледник»? – живо спросил Марко, а немец тут же осведомился, о чем это толмач спрашивает.
– Да ну тебя… – Хотен изумился и даже подумал спьяну, что его зачем-то разыгрывают. – А у вас разве не обшивают досками подвалы и не заваливают их льдом зимой, чтобы всё лето не таял?
Еще пучеглазей вытаращился на него Марко, а Хотен наконец сообразил, что тут и впрямь негде взять столько льда, чтобы достало на ледник. И невольно перед его внутренними очами встал замерзший Днепр-Славутич в настоящие, крещенские морозы, а на его снежном зеркале под негреющим зимним солнышком – бодрые горожане в крепко подпоясанных полушубках, с перекорами и прибаутками вырубают они огромные ледяные кабаны и на санях поднимают их на берег… Эх!
Полностью ощутив на себе, как умеют праздновать мадьяры и как умеют они веселиться даже и в походе, Хотен очнулся только на лесистом берегу Дуная в виду Эстергома. Король решил дождаться тут подхода войска с добычей и пленными из-под Кечкемета. Всем было приказано отрезвиться, почистить коней и привести себя в порядок. Для отрезвления пили за завтраком уже не крепкое сладкое вино, а терпкое легкое. Кроме того, после завтрака король Гейза приказал слуге раздеть себя догола, взял под уздцы своего расседланного коня и, подавая пример, бестрепетно вошел в холодные воды Дуная.
Хотен прикинул: шла уже половина осеннего месяца руеня, по-здешнему сентембера. Вроде и не положено уже купаться, но... «Мне неволя, – подумал он. – Против королевской воли не пойдешь». Студеная вода его и вправду приободрила, он передал повод Хмырю и поплыл саженками. Отплыл довольно далеко (сгоряча показалось, что чуть ли не до середины реки), опомнился, развернулся и еле дотянул до мелкого места, да еще и отнесло течением. Кололо в боку, кололо слева под животом, кололо в паху. Не сразу удалось ему отдышаться, зато в голове наконец-то по-настоящему прояснилось.
Теперь он с новым любопытством поглядывал на Стерегом. Издали, да еще снизу, с плоскости воды, скала, на которой стояла крепость, показалась ему совершенно непреступной. Над стенами крепости виднелись колокольня церкви, кресты на её двух куполах и крыша высокого здания, наверное, королевского дворца. Там предстояла Хотену главная его работа, и он невольно засомневался, отрезал ли себе кусок по зубам.