Страница 4 из 90
Вот уж они и в роскошной дворцовой ложнице. Со скамьи в углу поднимается, стряхивая дремоту, поджарый усач средних лет в странного покроя коротком кафтане и в приметной шапке с пером. Это, видно, и есть мадьярский посол. Его рукою за полу хватает, желая на скамье удержать, краснолицый молодой князь. Никто иной, как старый знакомец Хотена Всеволод Ростилавович. Он пьян сегодня. Великий князь Ростислав Мстиславович, дремлющий на золоченом стуле, поднимает голову, кивает Хотену в ответ на его поклон и приветствие, протяжно зевает и, встретившись глазами с Шестачком, нетерпеливо дергает рукой. Шестачок исчезает.
– Мечник мой Хотен Незамайкович! Назначаю тебя, ближнего своего советника, послом к зятю моему королю всей Венгрии и многих иных земель обладателю Гейзе Белевичу. Скажи ему: «От зятя Ростислава зятю Гейзе. Глубоко в сердце берегу наш договор и о родстве нашем всегда помню. Просьбу твою исполняю тотчас же. Посол мой Хотен Незамайкович или голову свою сложит, или исполнит тобою ему порученное. А ты уж его награди по разумению твоему. Сестре же моей королеве Ефросинье Мстиславовне братский мой привет и поклон». Запомнил ли ты, посол?
– Разумеется, государь, но каково есть мое порученье…?
– А об этом тебе вот он, мадьярский посол Марко Банович расскажет. Я ему дозволил его посольство ко мне тебе повторить… Отпускаю я вас, послы. Спальника там моего позови, боярин, ибо разоблачиться желаю…
– Спальник! Великий князь кличет! – заорал Хотен, донельзя огорченный поручением. Господи мой боже! Четыре года отсиживались всею дружиной в Смоленске, года не прошло, как вернулся он на свой разоренный и разграбленный киевский двор, а в должности киевского мечника успел заработать только на новую кровать!
Спальник протрусил мимо них, сохраняя на толстой роже надменное выражение, и тут же за плечами снова бухнула дверь.
– Хотен! Эй, боярин!
Удивился Хотен, потому что показалось ему, что это великий князь выскочил за ним в проход – вещь для важного Ростислава Мстиславовича немыслимая. Вот брат его незабываемый, великий Изяслав, тот мог бы… Сразу же расслабился Хотен, потому что остановил его сын Ростислава, молодой князь-неудача Всеволод. Ишь ты, голос успел уже пропить, хрипит, ну точно, как державный его отец. Хотен поклонился.
– Эй, Хотен! – заговорил Всеволод, кривя губы. – Ты ведь в угры… надолго и далеко… Разве нет? Тогда оставил бы мне на сие время… на время отлучки своей книгу «Песен Бояновых», а я бы переписал её, наконец… Что тебе стоит?
– Если бы хотел я, княже, тебя обмануть, – угрюмо прогудел Хотен, – сказал бы я, что нет у меня сейчас времени на возню с той книгою. А если правду ты желал бы впустить в уши свои княжеские, поведал бы я тебе, что не могу доверить тебе книгу, завещанную мне отцом моим духовным, незабвенным старцем печерским Феоктистом Иначе пришлось бы опять с боем у тебя добывать.
– Ну и черт с тобою, хамово племя! – отмахнулся от Хотена молодой князь, ухмыляясь, впрочем, при этом. – Тогда и я не дам тебе взамен почитать «Повесть о Дедрихе Бернском, немецком хоробре». И… О чем это я хотел? Ага, что твой язык тебя когда-нибудь погубит.
– Про Дедриха? – вскинулся молодец. Призадумался и вдруг улыбнулся. – Давай, княже, по-хорошему. По приезде моем я тебе за свой счет заказываю список со своего «Бояна», а ты мне за то «Дедриха немецкого» даешь переписать. Идет?
– Да ну! – хотел снова отмахнуться от мечника князь Всеволод, однако пошатнулся и вынужден был той же рукой опереться о стену. – Велес один знает, где мы с тобой окажемся через пару месяцев… Отец мой как воитель и в подметке не годится славному моему дяде Изяславу, который и тебя, толстошеего смерда, возвысил. Если передумаешь, я тут, в Старом дворце… Впрочем, больше тебя не задерживаю.
– Прости, княже, если невзначай не в строку тебе слово молвил, – снова поклонился Хотен. И уже повернулись они с мадьярским послом уходить, как снова…
– Эй, Хотен!
Молодой князь Всеволод опять ухмыльнулся – и вдруг подмигнул:
– Чернице Алимпии поклон от меня передай, если увидишь случаем!
И вот они с послом Марко уже на высоком дворцовом крыльце, с наслаждением набирают полную грудь ночного свежего воздуха.
– Спешка, посол, отчего такая? – осведомился Хотен, к сияющей в небе полной луне с подозрением присматриваясь. – Обо всем прочем давай уже утром поговорим: сейчас, ей-богу, недосуг.
И тут же пришлось молодцу насторожить уши, а Шестачок, тут же вертевшийся, такую рожу скорчил, что у Хотена опасение возникло насчет будущей походной его, Шестачка, с мадьярами дружбы. Ответил мадьярский посол вроде бы и на славянском языке, в общем и целом понятно, да только пришлось в каждое слово вслушиваться. Сказал он, что едва не загнал коней, а прискакал сегодня к вечеру. Однако всё равно боится, как бы им не опоздать. Хотен присвистнул. Тут-то и задал он вопрос, что давно вертелся на языке:
– А ты к нам долго ли от угров ехал?
Мадьярский посол ответил не сразу: подсчитывал на пальцах. Вышло у него, что двадцать три дня. Очень скоро, мол, ехали.
– Ладно, я понял! – решительно заявил Хотен. – Час или два всё равно ничего не решают. Вам, мадьярам, отдохнуть надо, чтобы с коней на обратном пути не попадали, а у меня до отъезда дел еще полно. Встречаемся у Золотых ворот, как только рассветет. Тебя отсель к Золотым воротам проведут.