Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 34 из 90

Не очень понимал Хотен, как это язычника можно назвать философом – точно так же, как святого отца Клима Смолятича, всё еще рассчитывающего вернуться в свою митрополию, называют его приверженцы. А кстати вспомнил он о судьбе бывшего митрополита: в чужой монастырь со своим уставом не суйся…

– Ведомо ли, кто испортил кумира? – не удержался-таки, спросил.

Брат Жак ответил не сразу. А перед тем как заговорить, испытующе взглянул на Хотена.

– Святой отец говорит, – перевел Марко, – что после римлян тут побывало достаточно варваров, которым могло не понравиться такое изображение бывших хозяев этой земли. Те же хазары были по своей вере иудеи, кои ненавидят изображения чужих богов. Да и наш брат, христианин, мог постараться. Среди христиан всегда хватало невежд, а здесь, на окраине Римской империи, всегда верховодили еретики и схизматики. Те же царьградские иконоборцы, например.

Тут Марко неизвестно почему ощетинился и быстро проговорил, тотчас же переведя для Хотена: 

– Не ты ли сам говорил, что римляне обожествляли своих цезарей? Что плохого в том, чтобы уничтожить языческий кумир, де еще поставленный завоевателями твоего народа? 

– А что хорошего, если мы не знаем теперь, как выглядел знаменитый цезарь и философ? Уничтожают монументы язычников одни только варвары. В святом Риме, где живёт святейший папа, достаточно сохранилось монументов обожествленных римских цезарей, их никто не трогает. Напротив, просвещенные люди гордятся ими, ибо видят в них свидетельства славной истории своего великого города.

– Пусть так. Ведь вы, люди латинской веры, много нечестивого творите, – проворчал Марко и подмигнул Хотену. – Недаром у вас теперь вместо одного папы теперь целых два. И наш милостивый король совсем не тому папе хранит верность, что в Риме сейчас властвует.

Братец Жак будто не услышал его. Хотен, вовсе не желая ввязываться в богословский спор, спросил:

– А что это за столбы прямо перед нами? И зачем они? Если даже от дождя нельзя под ними спрятаться?

Брат Жак пожал хлипкими своими плечами.

– Собственно, ворота храма. Ты прошел между колоннами – значит, ты уже на земле бога Митры, в его доме. Всё, что на каменном возвышении – его владения, его храм.

– Что – и сейчас? – отшатнулся Хотен, уже поставивший ногу на ступеньку. Помнил ведь, что на шее у него крестик. Крест Господень, язви тя в душу, и не снимешь теперь на людях…

– Да нет здесь давно и духа Митры, – отмахнулся от него братец Жак. – Весь бывший двор сего языческого бога буквально вымыт святой водой. Очищен многажды от мерзопакостной скверны. И разве ты сам не видишь, посол, что селлум, в коем кумир Митры восседал на троне, давно перестроен в католический храм? 

И в самом деле, в глубине вымощенной гладким камнем площадки виднелась, если, судя по размерам, и не настоящая большая церковь, то часовня. Было то строеньице из резного камня с черепичною крышей, украшенной двумя плоскими башенками из кирпича с крестами наверху.

– А перед Митрой стоял серебряный или даже золотой стол, на который укладывали ежедневные ему приношения, – продолжил братец Жак с малопонятной киевского послу гордостью. – Эти римляне пришли сюда из Италии, теплой солнечной страны. Там они привыкли строить дома, дворцы и храмы таким образом, чтобы большую часть суток проводить на свежем воздухе. А ходили с голыми коленками, наши же штаны и ваши шубы считали одеждой варваров. И здесь строили дома по своим правилам, хоть зимой в здешних краях им приходилось не сладко. Здесь ведь намного холоднее, чем в Риме, а зимой, бывает, такие морозы стоят, что и снег не сразу тает, если выпадет.

Когда прозвучал перевод, Прилепа не удержалась и захихикала. Поняв же, что всё едино провинилась, осмелилась спросить:

– А откуда известно, что церковь была Митрина?

В ответ братец Жак остановился, развернулся и возмущенно вытаращился – не на неё, а на Хотена. Тот развел руками:

– А и в самом деле, откуда?

– Любой грамотный и сам прочитать сможет, – процедил братец Жак с высокомерием, смешным, на взгляд Хотена, у нищего монашка. – Хотя бы и на этой вот мраморной плите. Сверху на ней о том, кто её посвящает и по какому поводу, а ниже чего уж яснее: «Deo Soli invicto Mithræ». То есть: «Посвящаю солнечному богу Митре».  

«Ну и ладно, – подумал Хотен. – Зато ты, чернец латинской веры, нашего письма не разумеешь». Присмотрелся к надписи: некоторые буквы были похожи на правильные, как у православных, однако он никогда не сумел бы прочитать именно так, как брат Жак. А божок, стало быть, был солнечный вроде нашего Хорса. Ясненько.

– Каждому понятно, что кумир Митры был разбит, равно как и трон его, – продолжил чернец. – Однако это еще не означает, что всё сие исчезло бесследно. Пойдемте со мною.

Они повернули за угол улицы, застроенной каменными домами за каменными же заборами. Хотен уже не удивился каменным ходникам у домов и булыжнику мостовой. Однако была в этой улице некая странность, и в чем тут дело, он сообразил не сразу. Чрезвычайно прямой она оказалась, эта длинная улица, словно её застроили и каменную мостовую проложили по натянутым веревкам.

– Вот сюда, вот, – брат Жак подвел спутников к ограде второй от площади усадьбы. – Сюда взгляните! Здесь она, голова Митры и несколько обломков его трона.

Судя по остатку каменной головы, выпирающему, вместе с другими камнями неправильной формы из обычной кладки забора, древний художник представлял себе бога Митру бритым молодчиком с лицом пьяницы и бабника. Одновременно он показался Хотену похожим и на братца Жака – ничего себе!