Страница 35 из 90
– Я уже думал об этом. Ано! – это Марко взглянул на него понимающе. – Это был выстрел из баллисты. А установили её на вот той горе.
Хотен присмотрелся к горе, выше по течению Дуная, с которой некогда обстреливали Буду из неведомого ему по названию метательного орудия. Хороша гора! Вот где нужно было строить крепость для защиты города.
– Когда та забытая война закончилась, взялись горожане за починку, – задумчиво произнес братец Жак. – Тогда обитавший в усадьбе варвар и вспомнил о бесхозных обломках храма. Он был уже христианин и не боялся мести Митры. Кто только не обитал после римлян в оставленных ими домах! Они и постарались зашить бревнами или заложить кирпичом открытые стены, сложили неуклюжие глиняные печи там, где римляне обходились жаровнями. Зато театрум и палестра, те потихоньку ветшали, потому что никому не были нужны. Чего не скажешь о мясном рынке: он вряд ли изменился с римского времени, только торгуют теперь в нем еще и овощами. Ну, пошли теперь посмотрим театрум.
Если Прилепу, как можно было догадаться по её сдержанным ахам и охам, больше всего поразил римский каменный рынок с мраморными прилавками для мясников, то её хозяина – театрум. Это же надо было до такого додуматься – вырыть глубокую яму, устроить в ней неисчислимое количество вечных каменных сидений, чтобы с удобствами послушать скоморохов и поглазеть на потешные бои или скачки! Будто нельзя было просто потолкаться в толпе на площади…
Второе потрясение ожидало Хотена в палестре, большая часть которой была теперь застроена полуземлянками местных бедняков. В голове плохо укладывалось, что взрослые римляне тратили время на то, чтобы взапуски бегать по траве или бороться друг с другом понарошку. А тут еще Марко завел Хотена в один из сарайчиков на краю палестры и показал на дыры в каменном полу. Неподалеку журчала проточная вода, Хотен склонился над дырой: внизу бежал подземный ручей. Запах, стоявший в чулане, не допускал иного толкования: это был общественный нужник небывалой чистоты. Прилепа тут же закрылась в единственном из чуланчиков, на котором болталась скособоченная дверь.
Затем сообразил Хотен, что слишком много было у римлян дворцов. Ведь кроме дворца римского цезаря, где расположился теперь король с его двором, насчитал он не меньше полудюжины высоких зданий из кирпича, каждое не менее как в четыре жилья. Правда, в отличие от дворца, были они без крыш, неухожены, а верхние жилья чернели пустыми окнами. Он спросил об этих дворцах у братца Жака. Тот усмехнулся:
– Да вовсе не дворцы это! Настоящий дворец наместника, где и римский цезарь останавливался, если наезжал в Аквинк…
– Постой, Марко, спроси его, почему называет Буду уже по-иному?
– Так Будой город варвары называли, а римское настоящее название именно и было Аквинк, то бишь по-славянски «Город многих вод». О чем же он спрашивал, любознательный киевский схизматик? А… Так вот, настоящий дворец был вон там на острове, посреди Дуная, ибо наместник и цезарь не желали дышать городской вонью…
– Как у нас Красный двор на острове напротив Киева, – пробормотал любопытный схизматик.
– Да? Удивительна эта утонченность у потомков дикого варяга… Итак, в городе дворцов не было. Под нынешний королевский дворец была перестроено здание магистрата, городского правления, и огромное помещение внизу, где раньше заседали знатные горожане в тогах, теперь превращено в пиршественный зал для дружины. Поразившие же твой неопытный взор огромные жилые дома назывались инсулами, и в них жили римляне-бедняки. Не удивляйся! Хозяин дома сдавал там по одной или по две каморки с одним окном на семью. Я же сказал, что для бедняков…
– Это ж воду таскать на самый верх! – пропищала Прилепа.
Братец Жак только брови свои поднял и продолжил:
– А вот варвары, прогнавшие отсюда римлян, не захотели ютиться на высоте, как филины на ветвях. Вот почему инсулы стоят пустыми и, некогда выгорев изнутри, постепенно разрушаются.
Чудеса и диковинки, оставленные в Буде римлянами, на этом не кончились. Киевский посол и его спутники уже возвращались на площадь к дворцу, когда братец Жак вдруг остановил Хотена, успевшего задуматься о предстоящем ему посольстве:
– Под ноги посмотри!
Всмотревшись, Хотен невольно отпрянул. С плиты на ходнике на него чуть не бросился сторожевой пес. То была картина, выложенная вечными цветными камешками, как образ Богородицы в Софии Киевской. Черный с белыми пятнами, оскаленный пес изготовился для прыжка, от которого его удерживала только железная цепь, прикрепленная к ошейнику. Под ногами пса надпись. «СА…»
– CAVE CANEM, – вкрадчиво подсказал братец Жак. – То есть «Берегись собаки».
– Кавэ канэм, – медленно повторил Хотен. И еще раз повторил.
– Да, «cavо» по-латыни – боюсь, остерегаюсь. «Canis» – собака. Хорошее, простое сочетание слов, чтобы, от него начав, выучиться языку древних римлян, на коем теперь вся Европия говорит. Хочешь, посол, я подарю тебе «Доната», у меня завалялась лишняя копия?
– Спасибо на добром слове, – усмехнулся Хотен, постеснявшийся спросить, что такое «Донат».
Глава 10. Как Хотен не по своей воле обманул Королевский совет Венгрии и как обманулся сам
Прием в будайском дворце короля Гейзы оказался немноголюдным. Первым в большую палату, где, кроме Хотена и Марко, ждали человек пять придворных в богатых одеждах, вбежал вприпрыжку подросток в королевской мантии и в короне. Был он похож на короля Гейзу, только куда носатее отца. Потом появились два чернеца, братец Жак и незнакомый Хотену обрюзглый старец в такой же черной рясе с клобуком, они силком усадили паренька на правое из трех высоких кресел. В королевиче, как понял Хотен, еще бродило беспечное веселье охоты. Затем появились, тоже в златотканых одеяниях и в коронах, королевская чета, при этом король Гейза бережно поддерживал беременную супругу под руку. Усевшись, королева Фрузцина нашла глазами Хотена, и на её лице, обезображенном отеками и темными пятнами, мелькнула довольная улыбка. Неужели она, еще теремной киевской затворницей, застала его, Хотенову, внезапную славу? «Да ей, княжне Евфросинии Мстиславовне, просто приятно увидеть мужика в русском платье», – остудил себя сыщик.