Страница 10 из 90
Тут Хотену показалось, что собеседник поглядел на него этак свысока. Или не показалось? Нет, не показалось, потому что мадьярский посол начал объяснять старательно, будто ребенку:
– «Пожилое» получают все послы и на всё посольство, и так у всех цезарей, королей и князей делается, разве что дикие печенеги способны этим обычаем пренебречь. А вот «карманные» – это деньги, коими наш щедрый король Гейза награждает того посла, который ему по сердцу придется, чтобы любезный ему посол в державе его мог знатно повеселиться.
– Понял я, а почему именно «карманные»? Что оно такое – «карман»? – насупился Хотен.
– А… Ну, «врецковы» по-нашему, а как «карман» это слово звучит на латыни, да и слуху русича поближе будет... Это мешочек такой, на одежду пришивается изнутри, чтобы никто не видел, что ты носишь с собою, а ведет в него снаружи щель…
– Так можно ведь и за пазуху спрятать, коли надо!
– Нет, друг мой Хотен, карман для кошелька не в пример удобнее, потому что пришит. Ты удивляешься потому, что до вас, русичей, как я во время поездки заметил, обычай пришивать на одежду карманы еще не дошел. У тебя всё нужное на поясе висит, и кошель тоже, а его вору так легче увести. Срежет просто ножичком, а в карман еще надо ухитриться руку засунуть. Да. Вы тут ходите частично в самобытных своих одеждах, частично в восточных, а уже если, как наши вельможи, в немецких нарядах, то в таких, что у нас полста лет тому назад носили. Вот, правда, знатных женок мне увидеть не удалось, они, наверное, получше одеты… Да ты не сердись, посол!
А Хотен и в самом деле рассердился:
– Так показал бы ты на себе такой карман! Ведь и у тебя вся в дороге нужная мелочь на поясе висит!
– Так это я в дорожном платье, а в том новом кафтане, что на прием у твоего великого князя одевал, там уже и карманы были… Да есть ли повод у тебя злиться, посол?
Никакого разумного повода злиться у Хотена не было, однако сильнее всего на свете ему захотелось развернуть сейчас же коня, кликнуть слуг и повернуть назад на Киев. Черт вас побери, дикарей мадьярских, с вашими будто бы европейскими именами да обычаями, мне и дома, на Руси, хорошо, удобно и приятно, без ваших дурацких камерариев да карманов! Вот только он и не пошевелился в седле. Потому что назад в Киев ему в таком случае хода нет. Конечно же, можно было бы укрыться во Владимире у Мстислава Изяславича, как раз побившего горшки с великим князем Ростиславом, но кто может поручиться, что, помирившись с дядей, тот не выдаст ему мятежного боярина? Нет, придется проглотить обиду, сцепить зубы и, хочешь не хочешь, исполнить посольство…
– А вот и замок! – вскричал, как ни в чем не бывало, мадьярский посол.
Да, впереди уже маячили бревенчатые стены белгородского острога, а над ними вдалеке, из-за стен детинца, торчали кресты церкви Всех апостолов. Нигде больше не видел Хотен таких крепостных стен, как вокруг Белгорода: это же надо – заборола не только покрыты крышей, но и с обеих сторон обшиты бревнами, только окна-бойницы чернеют! Вот ведь как строители удобствами сторожей озаботились, от сегодняшней жары, во всяком случае, их уж точно спасли! В другое время, с любым спутником, оказавшимся рядом, Хотен поделился бы этим наблюдением, а вот сейчас промолчал.
Глава 3. Ночная беседа на привале между Перемышлем и Саноком
Вот уже вторую неделю посольство скакало пустынными, дремлющими в душном августовском мареве дорогами Галичины, неуклонно приближаясь к зыбким границам Венгерского королевства. И вот сегодня – последняя ночевка на русской земле, а уже завтра после полудня в маленьком отряде гости станут хозяевами, а хозяева гостями.
Этой ночью Хотену не спалось. Он впервые понял, в каком сложном переплете оказался. Страна чужая, латынь ему, дураку, неведома, а о языке главного народа, мадьяр, что и говорить… Придется доверять сему черноусому толмачу, которому ничего не стоит переврать сказанное. А сложное устройство мадьярского общества Хотена просто бесило. В глубине дущи был он убежден, что Марко приукрашивает картину. Предчувствовал, что убийства окажутся весьма загадочными. Да и как же иначе, если хитрости местных мудрецов оказалось недостаточно для поимки преступника и пришлось вызывать умельца из далекой Руси? Это при том, что мадьяры с этой их латынью наверняка считают нашу Русь захолустной и лесной. Мудрецы-латынники, стало быть, от загадки отступились, а русичу-невежде предложено её разгадать! Есть отчего испугаться, да вот только пугаться уже поздно. Надо собраться и подготовиться к тому, чтобы развязать узел. В конце концов, если не сумеет, не справится, то хоть даст пару добрых советов начальнику охраны короля, каким бы чертовым немецким словом этот вояка у них, у мадьяр, не назывался.
Хотену было удобно: земля под попоной постепенно отдавала его спине накопленное за день тепло, голова лежала на кожаной дорожной подушке, которую верная Прилепа заботливо набила свежим сеном. Горы справа, местными называемые Бескидами, и днем не казались высокими и грозными, а сейчас просто растворились в ночной темноте. Полная луна сияла так ярко, что зоркие глаза сыщика не только угадывали и вспоминали буквы, выдавленные им на клочке бересте, но и, на самом деле распознав, позволяли уверенно складывать их в слова.
Итак, «КАМЕРАРІЙ, СИРЕЧЬ КЛЮЧНИКЪ». Как же его по имени? Ага, «ЛЮДВИГЪ», Людвиг из Страсбурга. Что рассказывал о нем лукавый Марко? Что это толстенький человечек очень маленького роста. Ключ от королевской казны вечно носит на поясе, и ключ тот кажется великоватым для него. Что еще? Ходит в немецком платье – оно и не удивительно, потому что родом немец, саксонец. Марко говорил, будто в Угорской земле всех немцев зовут «саксами», а сей и вправду таков. Еще, что пожилое и наградные (если король назначит) выдавать будет именно Людвиг, потому следует высказать к нему особое уважение. Хоть и смешной малыш с виду, а помнит всё, что хранится в казне и считает очень быстро, притом в уме, даже не на пальцах. Еще что-то не столь важное… Недавно камерарий был ограблен, еле жив остался. Разумеется, ему обидно: свою казну не сохранил, и теперь всякий подумать может, что под его рукою и королевские сокровища небезопасны…