Страница 191 из 226
В актовом зале было полно народа. В первом ряду сидели советники и староста Ларжетая. За их спинами — на стульях и подоконниках — разместились новоиспечённые владельцы конфискованных предприятий, журналисты и важные чиновники столицы. Шум стоял неимоверный.
Караул открыл двери. Вскочив со своих мест, люди аплодисментами встретили правителя и его тайного советника. Мало кто из публики видел Малику воочию, но все догадывались, что именно она, девица без роду и племени, стала яблоком раздора между Грасс-Дэмором и «Миром без насилия».
В сопровождении чёрного зверя правитель и его спутница поднялись на сцену. В зале воцарилась тишина.
— Господа! — произнёс Адэр. — Хочу представить вам моего тайного советника Малику Латаль.
Люди поклонились.
Адэр подождал, пока Малика опустится в кресло. Сел сам. Парень улёгся между ними. Положив одну лапу на другую, вытянул мощную шею. По паркету заскрежетали ножки стульев. Заскрипели сиденья.
— Господа, прошу внимания! — начал Адэр. — Сто двадцать пять иностранных заводов, фабрик и концернов принадлежат нашим соотечественникам, которые выкупили долю Грасс-Дэмора. Выкупили честно, соблюдая все законы. Повторяю, соблюдая все законы. Где-то это тридцать процентов всех акций, где-то сорок или десять. Это ясно?
— Ясно, — прозвучали голоса вразнобой.
— Остальная часть акций — их бóльшая часть — стала поводом для долгих споров и досудебных разбирательств, — продолжил Адэр. — Как вам уже известно, иностранные владельцы предприятий отказались от своей доли в мою пользу. И сейчас, в эту минуту, у всех предприятий иноземного происхождения вновь два собственника — Грасс-Дэмор и наши соотечественники. Это ясно?
Публика ответила аплодисментами.
Вскинув руку, Адэр попросил тишины:
— У меня была долгая и тяжёлая беседа с тайным советником. Выслушав её доводы, я принял решение...
Малика сжалась. У неё не было никаких доводов, и беседы не было.
— Я возвращаю акции Грасс-Дэмора законным хозяевам конфискованных предприятий, — произнёс Адэр.
Установилась гробовая тишина. И вдруг зал взорвался. Кричали все: советники и журналисты, владельцы заводов и чиновники. «Так нельзя!» — «Не слушайте её!» — «Она шпион Тезара!» — «Они уволили рабочих, а вы их простили!» «За что мы стояли на баррикадах?»
Кто-то оглушительно засвистел. Малика сидела, вцепившись в подлокотники кресла, и еле сдерживала себя, чтобы не выбежать из зала.
Адэр встал. Крики оборвались.
— Иностранные хозяева поступили плохо. Но не забывайте — в тяжёлое для Порубежья время эти люди спасли от голода тысячи семей. Тысячи! Да, после стольких лет благих дел они оступились. Они всего лишь оступились! А я нарушил закон! У страны, где правитель нарушает законы, нет будущего. Вам ясно? Я благодарен своей советчице. Единственному человеку, кто не позволил мне похоронить Грасс-Дэмор. — Адэр протянул Малике руку.
Вложив дрожащие пальцы в горячую ладонь, она поднялась. Правитель и тайный советник покинули зал в полной тишине.
В коридоре их ждал Гюст:
— Иштар Гарпи уже здесь.
— Переодевайся, — сказал Адэр Малике. — Едем в Лайдару.
***
На берегу моря в нескольких шагах от воды и вдали от пещер, где жил морской народ, для Вилара соорудили палатку; к ней приближались только Йола, Хатир и молоденькая ориентка Атийла. Девушка приносила еду и хворост, помогала старику переворачивать, мыть и переодевать маркиза.
После шторма возле воды было холодно, однако Йола считал, что студёный морской воздух способствует скорейшему выздоровлению намного лучше, чем промозглый воздух пещер. Стенки из брезента защищали от ветра, а толстые одеяла, подоткнутые под Вилара, и два толстых тюфяка под его спиной не позволяли ему замёрзнуть. Возле палатки день и ночь потрескивал костёр. Во временное жилище маркиза вносили раскалённые угли, которые давали достаточно тепла.
Хатир целыми вечерами просиживал возле Вилара. Паренёк светился от счастья. С горящими глазами рассказывал, как ориенты играют с его братом и сестрой, как балуют их, чем кормят. С приближением темноты Йола выставлял Хатира из палатки. И на долгую ночь маркиз и старейшина оставались вдвоём.
Вилар молчал. Вынужденная неподвижность усиливали его душевные муки. Каждый вздох был надсаднее предыдущего, и уже через час-другой вздохи переходили в несдерживаемые стоны. Йола притворялся спящим — он не мог насильно влезть маркизу в голову, вымести мусор и расставить всё по полочкам.
Нервы у старика сдавали, он выбирался из палатки и до рассвета сидел у костра, напевая на языке ориентов песню о рыбаке. О том, как ветер сорвал парус, волны смыли вёсла, шторм унёс беднягу далеко от родного берега. Когда море успокоилось, рыбак встал на нос лодки и обратил взгляд на горизонт. Он смотрел день за днём, ночь за ночью. Наконец вдали появилась лёгкая дымка, превратилась в тень на воде, обернулась побережьем. Волна выбросила лодку на песок. Вместо того чтобы спрыгнуть на землю, рыбак вдруг взмыл к небесам и понял, что домой вернулась его душа, а сам он, мёртвый, лежит на дне моря.
Йола пел, и Вилар затихал. Так продолжалось пять дней. На шестые сутки старик дал маркизу жестяную кружку.