Страница 71 из 101
Ведь до сих пор никто из-за него не плакал.
Никто не переживал, если ему было больно.
И он привык держать чувства внутри, не давать им воли. Но почему-то сейчас при взгляде на Эвелину по всему телу мурашками расползалось тепло.
— Я… Не плачь, пожалуйста! — произнёс он хрипло и сжал легонько её плечи. — Не надо.
— Я такая глупая… Если начинаю плакать, то не могу потом остановиться…
Эвелина громко шмыгнула носом и, обвив ему шею руками, уткнулась в плечо. Ей не хватало роста и пришлось для этого привстать, и от неустойчивости — а, может, и по иной причине? — её тело слегка подрагивало.
Талиан готов был стоять с ней в обнимку вечно. Гладить пальцами волосы, прижиматься щекой к макушке, чувствовать горячее дыхание в вырезе на груди и на шее. Раньше он не понимал, зачем Зюджесу нужна толпа девчонок, а теперь…
Оказалось, быть для кого-то особенным — невероятно приятное чувство.
Шагнув к стене, Талиан прижал Эвелину к прохладному мрамору плит и поцеловал в губы. Она впилась пальцами ему в спину, безжалостно комкая шёлковую ткань туники, и приглушённо застонала. Его ладони соскользнули по тонким рукам вниз, жадно огладили ягодицы и подтянули её наверх, отрывая от пола — и сразу стало удобнее. Сейчас, касаясь искусанных и солёных губ, лаская их языком, он не собирался больше сдерживаться.
Хватит!
Он и так терпел слишком долго…
Да и кто посмеет его обвинить, когда она такая сладкая? Когда её волосы пахнут миндальным маслом, корицей и мёдом? А кудрявый завиток тычется ему прямо в нос? Сорвавшись, он впился губами в сгиб её шеи, оттянул ткань хитона и осыпал поцелуями плечи. Тело каменело, пропитавшись сладостным ядом её кожи. Будто невидимый кузнец поместил его в горн, расплавил в огне желания и бьёт теперь молотом, чтобы каждую мышцу перековать в несокрушимую сталь.
Он так на тренировках не дышал, как теперь — полной грудью, до хрипоты и треска в сжимающихся рёбрах. Отравленный, он словно безумец целовал её лицо, высокий лоб и бархатистые щёки, собирал губами слёзы с ресниц, тёрся кончиком носа о нос — и чувствовал, как в душе, в глубине одинокого сердца, хрустко ломается лёд.
Раньше он думал, что она его дразнит, что все её выходки — это расписанная по нотам игра, за которой стоят холодный расчёт и стремление к выгоде. Так сказала Маджайра, а он привык ей верить. Но на поверку Эвелина оказалась слишком чувствительной и ранимой для подобной игры, слишком нежной.
Не могла девушка, разрыдавшаяся из-за чужой боли, оказаться отъявленной злодейкой. Да и потом…
Когда он облизал кончики её пальцев — она смутилась и убежала.
Когда он отказался поцеловать её после танца — она не смогла скрыть, как сильно её это задело.
Когда он выставил её за порог из спальни — она оскорбилась, но и обрадовалась тому, что он не воспользовался её уязвимым положением и не затащил в постель. Хотя мог бы. И никто бы ему не сказал потом ни слова осуждения.
— Я думала-а-а… что совсем-м-м… вам не нравлюсь, — сбивчато прошептала Эвелина ему в губы и улыбнулась. — Или… Вы же это-о-о… не в утешение?
Она дышала так же часто и глубоко, как он сам, обжигая лицо своим дыханием — растрёпанная и раскрасневшаяся, такая милая.
— Зови меня просто Талиан. К чему сейчас этикет?
— Та-а-алиан? — протянула она, а затем фыркнула. — Мне больше нравится Шакрисар.
Он выпустил её из рук и отодвинулся, уверенный, что она останется стоять. Но Эвелина беспомощно сползла по стене вниз до самого пола, словно новорождённый оленёнок, у которого разъезжаются ноги и подгибаются колени.
— Я должна вам кое в чём признаться. Пока мы не стали друг другу… ещё ближе. — Она посмотрела на него снизу своими огромными глазищами, будто душу выпила по капле. Он знал — ну ведь знал же?! — что обязательно будет какое-нибудь «но».
— Это касается письма твоего отца?
— Какого письма? А-а… ну… вообще говоря, оно фальшивое, — признавшись, Эвелина опустила взгляд и покраснела. — Я хотела проверить вас… тебя и прошу за это прощения.
И эта — с проверкой! Сговорились они с Маджайрой, что ли? Талиан уселся к ней на пол и пару раз стукнул затылком о стену. Женщины! Он никогда их не поймёт…
— Просто… с самого начала… понимаешь… я была неискренна, — Эвелина глубоко вздохнула, сцепила пальцы рук и, уставившись в пол, продолжила говорить: — Когда ко мне пришла Маджайра и попросила помочь ва… тебе с мантией, я ей грубо отказала. Ну как — грубо? Я сказала, что помогу ей, если она упадёт на колени и подползёт ко мне со словами: «О благословенная госпожа! Нижайше умоляю тебя помочь!» И… я прямо там и поперхнулась, когда она это сделала.
— Маджайра?!
— ДА! Ты представляешь моё ошеломление? Я была в ужасе… Чтобы Маджайра? На коленях? Да ещё и умоляла меня? Бр-р! — Эвелина передёрнула плечами и обняла себя руками. — Раньше мне такое могло присниться лишь в кошмарном сне! Маджайра всегда была ледышкой. Она либо высокомерно не замечала мужчин, либо смотрела на них с таким отвращением, словно к ней в сандалию заполз слизняк. А тут…