Страница 55 из 101
— Он был пьян. Как и всегда. — Сестра сморгнула набежавшие слёзы и сурово произнесла: — А теперь клянись, что не расскажешь о существовании тайного хода никому из тех, кто не входит в круг доверенных лиц.
— Именем преславного Адризеля и жён его Суйры и Рагелии, клянусь, что не расскажу о существовании хода никому, кроме тех, кто должен знать о нём.
Талиан почувствовал движение — и руки рефлекторно дёрнулись, чтобы закрыться. Ему стоило огромных волевых усилий, чтобы остаться на месте и не уклоняться от удара.
Сестра врезала кулаком в живот и, когда он согнулся, отвесила две яросных пощёчины.
— Ты такой же, как отец! Пьяница! Не успел приехать, как уже присосался к вину!
Перемена, произошедшая с ней, пугала. Глаза сузились, взгляд стал оценивающим и цепким. Маджайра замерла в стойке для рукопашного боя с поднятыми к лицу кулаками. И почему-то не было сомнений, что этому занятию она уделяла времени в разы больше, чем шитью.
Он медлил, размышляя, остановить сестру сейчас или поддаться. Несопротивляться было сложно. Разум не поспевал за мышцами. Глаза считывали движения противника — и тело само приходило в движение. Но если он сейчас не поддастся...
Как узнает, почему она напала на него так внезапно?
— Ты несправедлива, — обиженно протянул Талиан, прижав ладонь к полыхающей щеке.
— Докажи!
Ещё один удар в живот был не сильным, на пробу, а вот следующий за ним — в горло — свалил с ног. И прежде чем он смог подняться или отдышаться, да хоть застонать от боли или сплюнуть кровь, на него посыпались удары ногами. По бокам и в живот. Чтобы уже точно не смог подняться.
— Вставай, слабак, и покажи, что ты можешь! Ну!
Голос сестры поливал его презрением, отдаваясь пульсирующей болью в горле, в рёбрах и синяке, набухающем где-то под скулой. Она тоже понимала, что он поддаётся. Плохо. Талиан молчал, сберегая дыхание, и усиленно думал. Чего она добивается? Не равного же поединка?! Он же… у неё же… против него нет ни единого шанса.
Но, катаясь по полу, чтобы избежать болезненных пинков, особенно не подумаешь, а сестра лупила его от души, не жалея ни злости, ни силы. Точно так же, как своих слуг и рабынь.
Не желая терпеть это, Талиан подтянул ноги к животу, сгруппировался и перекатился под столом, чтобы тут же вскочить с другой его стороны. Так, отделённый от разъярённой сестры тяжёлой дубовой столешницей, можно было и поговорить.
— Что я… кхе… дол-ен сде-ать?
— Прояви силу! Разве будет император терпеть, когда его лупят?
От сказанного у Талиана волосы зашевелились на затылке. Гортань болела после удара, во рту было сухо, и ответ дался ему с трудом:
— Ты про-ись… уда-ить те-я?..
— Хоть так покажи, что не размазня.
Её слова пронеслись в голове свистом розг, отозвались в теле жгучей саднящей болью и утонули в горечи, разлившейся во рту. Ударить родную сестру, чтобы показать силу? Адризель, как низко надо пасть, чтобы сотворить такое?
Маджайра воспользовалась его оцепенением и обошла стол. Она снова замерла рядом. Снова с поднятыми кулаками и отчаянным взглядом. Замахнулась и бросила тело вперёд. Правильно бросила, с толчком от стопы и доворотом корпуса. Только…
Разве его этим удивишь?
— Я оже о мно-ом не пи-ал тбе, се-тра, — произнёс Талиан глухо, перехватив и удерживая её за запястье.
Ему хотелось рассказать ей, что он не цветочки на лужку в Уйгарде собирал. Из него с раннего детства воспитывали воина. И это, кроме того, что он умел хорошо драться, значило и другое. Он давно свыкся с мыслью, что умер и его единственный выбор — погибнуть достойно или не очень. Он был готов сражаться в любой день и час, броситься в бой не раздумывая.
А Маджайра…
Когда махала кулаками и пинала его ногой, в каждом её движении горела нестерпимая жажда жизни. И сейчас Талиан видел в её глазах страх, чувствовал его в сжатых до предела кулаках, в гулко бьющемся сердце. Как бы сестра ни храбрилась, мысль, что он ударит её в ответ, вызывала в ней панику.
Он облизнул пересохшие губы, глубоко вдохнул, а затем произнёс, старательно выговаривая каждую букву:
— Я вынес столько ударов не потому, что слабак. Меня учили не бояться боли, а терпеть её. Терпеть — и изучать соперника. Терпеть — и продолжать драться. Терпеть — и побеждать. Но сначала терпеть. — Талиан потянул её на себя, перехватил за плечи и пару раз хорошенько встряхнул. Маджайра испуганно втянула голову в плечи и отвела взгляд. Её губы дрожали. — А тебя? Тебя этому учили? Ты выдержишь, если тебя ударят в полную силу, со знанием, куда надо бить? Маджайра!
— Посмотрим, что ты запоёшь, когда напьёшься. — Она подняла на него взгляд и отравила им душу: такая безысходность плескалась на дне сине-зелёных глаз. — Мне ли не знать?.. Ха! Вино быстро развязывает мужчинам руки.
Горло жгло огнём. Оно пульсировало болью, вторя ударам сердца. У Талиана не было ни желания, ни возможности искать слова убеждения. Он отпустил её плечи и провёл ладонями по рукам, успокаивая, а затем коснулся пальцами серебряного треугольника, висевшего у неё на груди.
— Если я ударю тебя хоть раз, дай мне с питьём сандарака, сестра. Я разрешаю.
Отцовский кабинет озарился малиновым светом. Пробуждённые к жизни волшебные нити сплелись в слово «смерть» и исчезли. Талиан посмотрел ей в глаза. Маджайра стояла перед ним ни жива ни мертва: белая, как статуя, выбитая из мрамора, с посеревшими губами и расширенными зрачками; испуганная и беззащитная.
Стояла — и словно ничего не видела. Ни малиновых нитий, ни даже его лица.