Страница 42 из 101
Демион и Эвелина, обогнав их, уже встали на свои места: он в углу, направленном к Суйре, а она — к Рагелии.
— Держись, брат, — шепнула Маджайра ему в спину, когда Талиан оставил её и вышел в центр храма.
Хрустальный шар висел теперь у него прямо над головой, заливая фигуру светом. До слуха долетали обрывки чужих разговоров, покашливание, шелест одежды и шарканье сандалий по полу.
Талиан огляделся вокруг, ища в толпе знакомые лица. На границе круга стоял тан Кериан, даже не подумавший сменить длинную рубаху и штаны на парадную мантию или хотя бы на тогу. Не удивительно, что его не приняли. Если в других местах люди стояли так плотно, что яблоку негде было упасть, то вокруг тана Кериана зияла пустота.
В другом конце, но тоже не заходя за очерченную кругом границу, расположился тан Тувалор в специально для него поставленном кресле.
Из-за слепящего блеска смотреть было больно, поэтому Талиан от души поблагодарил храмового жреца, завязавшего ему глаза лентой и давшего чашечные весы. Но это действие несло и сакральный смысл. Именно так изображали Адризеля — как мужчину с завязанными глазами, обнажённым мечом в одной руке и чашечными весами в другой. Это он выбирал между милосердием и жестокостью, миром и войной, небесными чертогами и подземным царством, куда отправлялись души в надежде на повторное рождение.
Талиан выровнял дыхание и прислушался.
«Факел».
Это слово доносилось со всех сторон зала, повторялось сотнями ртов, и с запозданием Талиан понял, что факел — это он. Что это он из-за огромного числа пришитых к мантии бриллиантов «горит» в божественном свете солнца, преображаясь и рождаясь в нём заново.
Ведь коронация — не просто напяливание на голову императорского золотого венца. Сам Адризель коснётся его своим дыханием и войдёт в тело, наполнит божественной сутью, как вода наполняет сосуд.
Если, конечно, у Талиана сердце не разорвётся раньше от благоговейного ужаса.
Отец ничего не смог рассказать ему ни о коронации, ни о том, каково это — быть божественным сосудом, воплощать в себе волю самого страшного и непримиримого бога.
Чаши весов качнулись в дрогнувших руках. Талиан закусил изнутри щёку что было сил и замер, пытаясь стоять и дышать ровно, несмотря на подкашивающиеся колени.
Останется ли он самим собой?
Будет ли он всё тем же мальчишкой или его место займёт кто-то другой?
Талиан не знал. И никто не знал.
Неизвестность пугала.
Предложи ему кто сейчас выйти против двух голодных тигров с одним лишь щитом и мечом, а не стоять здесь, Талиан согласился бы не раздумывая!
Жрецы затянули протяжную мелодию с бесконечно повторяющимися куплетами, в зале раскурили благовония, и Талиана окутал ароматный дым. Стоять стало легче. Чаши весов перестали качаться туда-сюда, выровнялись.
В голове образовалась поразительная пустота. Не одной мысли. Никакого волнения. А потом перед глазами стали появляться расплывчатые цветные пятна. Талиан напрягся, пытаясь разобрать картинку, как вдруг среди нечётких очертаний и плывущих контуров поразительно ясно увидел птицу, летящую над морем на головокружительной высоте.
Она махала крыльями, подбрасывая тело всё выше и выше. Вперёд к звенящему небу! Вперёд на битву с ветром! Так чтобы лететь, касаясь крыльями облаков…
И он, бестелесный, летел вместе с этой птицей. Не связанный больше долгом и обязательствами, не изуродованный шрамами от розг, не ведающий страха. Летел — и казался себе бесконечно свободным! Мог беззаботно смеяться и кувыркаться в воздухе. Чудить и делать только то, что захочется.
Талиана до краёв захлестнула пьянящая радость. Он закрыл глаза и полностью отдался полёту: свисту ветра в ушах и леденящему холоду каждого вдоха.
На юге лежало бескрайнее море, а за ним далёкий Чёрный берег, с которого зулунские племена совершали регулярные набеги на империю. На западе, за горными перевалами на полуострове, раскинулся гостеприимный Шалейран. На востоке до самого конца мира простиралась Великая степь, и лишь малую её часть занимал Гердеин, ведущий бесконечную войну с кочевыми племенами и служащий империи щитом.
И лишь на севере не было ничего, кроме льдов и моря.
Он мог лететь куда угодно. Правда ведь, мог?
Птица заложила крутой вираж, прорвалась сквозь молочный туман облаков и замерла, ведомая лишь потоком ветра. Талиан посмотрел вниз и захлебнулся восторгом.
Домики были такими крохотными! С ноготь на мизинце!
И даже главный храм, величественный и огромный, казался не больше букашки.
Стоило подумать об этом, как его потянуло вниз. Талиан вспомнил о сестре, о Демионе, об Эвелине — обо всех, кто собрался сегодня на церемонию, и от души поблагодарил богов. Величайшие прочитали его сердце, как книгу, и дали то, о чём он по-настоящему мечтал. Тогда… сидя на главной башне, в крепости тана Тувалора, в Уйгарде…
Всё, чего ему не хватало для счастья, это крыльев.
Талиан был благодарен богам, по-настоящему им благодарен, но… принять этот бесценный дар всё равно бы не смог. Не сейчас, когда убийца отца не найден, доброе имя сестры опорочено, а будущее Демиона зависит от его способности признать свою слабость.
Когда Талиану развязали глаза, в зале было темно. Он запрокинул голову и словно окунулся в чёрное, испещрённое звёздами небо. Когда успела наступить ночь? Ему же завязали глаза мгновение назад? Или пару?
— Талиан Шакрисар, сын Гардалара Фориана Язмарина, из рода Морнгейлов, Адризель вдохнул в тебя божественную силу и да будет тебе отныне позволено увидеть невидимое — то, что недоступно глазу людей и зверей, — тягуче пропел главный жрец, удерживая над его головой золотой императорский венец. — Пользуйся этой силой ради укрепления империи и во славу её! Ныне нарекаю тебя Талианом VIII и склоняюсь перед тобой.