Страница 41 из 101
В четыреста седьмом году император Моргнейл VI потребовал у Тёмного тана изменить свой ответ. Бедолага перебрал семь или восемь вариантов, прежде чем назвал тот, который удовлетворил императора. И Величайшие позволили этому случиться. Подарили лжецу второй шанс.
Тан Тувалор рассчитывал ведь именно на это? Что он вступится за Демиона перед лицами богов?
Талиан так и не смог ничего ответить тогда. Даже выдавить из себя слова на прощанье не смог. Молча встал и ушёл, нет, выбежал из беседки на залитую солнцем песчаную дорожку. И бродил потом вдоль берега моря, кидая в воду плоские камни, до самого вечера.
Пока думать о Демионе стало совсем невыносимо.
Слава Адризелю, на следующее утро Маджайра утащила его к себе в комнаты, и Талиан забылся во всеобщей суматохе, а потом и вовсе отвлёкся на девушек. Но теперь, когда рабы подносили их всё ближе к главному храму, он не мог усидеть спокойно. Всё крутился на месте и махал горожанам рукой, пусть от не сходившей с лица улыбки щекам было больно.
Между ним и Демионом только-только появилось подобие шаткого перемирия. Если Талиан поступит, как его толкает к этому тан Тувалор, то что от него останется? Демион не простит, если он вытащит его главный страх наружу.
Да и должен ли он это делать?
Демион на два года его старше, уже взрослый мужчина. Сам должен за себя отвечать, за свои слова и поступки. И если солжёт на коронации перед лицами богов, то и последствия пусть разгребает сам. В одиночку. Зачем вмешиваться? Зачем лезть со своей помощью, когда о ней не просили?
— Взгляни. — Маджайра указала на здание, треугольное в основании, с круглыми башнями по углам, возвышавшееся вдали. — Отсюда самый красивый вид на главный городской храм.
— Да-да, красивый. — Талиан согласно кивнул и снова погрузился в раздумья.
С другой стороны…
У них был свой мальчишеский кодекс чести. Когда кто-то попадал в беду: был порот розгами, заперт или наказан, — они забывали прошлые обиды и помогали друг другу. Иначе никак. Только вместе получалось бороться с произволом взрослых.
А боги? Разве они не такие же взрослые?
Сначала придумывают правила, а потом силой вынуждают им следовать. Что стоит Величайшим лишить Демиона за маленькую ложь о лице жизни? Плюнуть да растереть.
Талиан устало откинулся на спинку сидения и закрыл глаза. Как было бы хорошо, если бы тот сам назвал свой главный страх и не пришлось бы вмешиваться. Не жизнь — мечта!
Но отдохнуть толком не удалось.
— Вылезай! Мы на месте.
Маджайра пихнула его в бок, и глаза пришлось открыть. Талиан огляделся. Они подъехали к распахнутым воротам храма.
Впереди, по обе стороны от красной ковровой дорожки, в парадной форме выстроились стражники. У каждого в руках было по медному горну, грудь наискось пересекала шёлковая лента императорского малинового цвета.
Стоило Талиану показаться из паланкина, как зазвучала приветственная мелодия и толпа разразилась криками и рукоплесканием, а в воздух взметнулась тысяча белоснежных лепестков роз.
Талиан выпрямился и поднял подбородок выше. Сегодня был его день. Сегодня все взгляды были обращены к нему и хлопали тоже для него. Он обошёл паланкин сзади и подал руку сестре, чтобы помочь ей спуститься.
Ничто не помешает ему насладиться этим днём. И никто.
— Его императорское высочество, Талиан Шакрисар, сын Гардалара Фориана Язмарина, из рода Морнгейлов прибыл! — во всю глотку прокричал глашатай, отвесил длиннющий поклон и затем продолжил объявлять гостей. — Её императорское высочество, Маджайра, сестра будущего императора, прибыла! Его сиятельство, тан Тувалор, шестнадцатый Светлый тан, со своим наследником Демионом, сыном Фелллора, прибыли!
Пока они шли с Маджайрой по ковровой дорожке к распахнутым воротам храма, глашатай успел объявить ещё десяток гостей. От восторженных возгласов, бурных рукоплесканий, звуков горна, вида радостных лиц и сияющих глаз — от всего вокруг на душе становилось легче.
Талиан поймал себя на том, что улыбается и делает это искренне.
Но стоило ему переступить порог храма, как по телу от волнения пробежал озноб и кончики пальцев дрогнули. Многократно усиленный свет закатного солнца топил огромный зал в кровавом багрянце, дробился тысячами бликов в горном хрустале подвешенного над головой шара и слепил нестерпимым блеском золота, отражаясь от храмовой утвари.
Талиан запрокинул голову и замедлил шаг, не в состоянии отвести глаз от вогнутых медных зеркал, расположенных по периметру открытой крыши. Это они крали лучи заходящего солнца и освещали зал, это из-за них сердце билось сильнее, а он стоял, восхищённый и завороженный ошеломительной игрой красок.
Никогда не видел ничего подобного!
Даже представить себе не мог…
— Оставь меня у малого треугольника, а сам иди в центр, — шепнула Маджайра, подавшись ближе и повиснув у него на плече.
— А-а?
— Взгляни на пол.
Опомнившись, Талиан разглядел выложенные на полу фигуры из тёмно-синей мозаики: два треугольника и круг. Большой треугольник был описан вокруг круга, а малый — вписан в него.
— Сестра, что мне делать? — шёпотом спросил он, облизывая пересохшие губы. — Мне кажется, если я отпущу твою руку, то упаду.
— Не ной, терпи и не позволяй никому заметить своего волнения! — Маджайра, как всегда, была беспощадна. — Грохнешься на церемонии, скажут, плохое предзнаменование, и не сможешь потом править.
— Ну спасибо! Успокоила!