Убийца императора

Тон наставника обжёг как удар кнута. Талиан часто-часто задышал, пытаясь успокоиться, прогнать напряжение из шеи и плеч, а из глаз — возмущение. Получалось у него, мягко говоря, слабо. Но он собрался и поднял лицо, ведь от его слов зависели чужие жизни.

— Я обещаю, что не буду больше вам дер…

— Не верю!

— Не буду больше вам…

— Не похоже!

Насупившись, Талиан замолчал.

— Когда мы прибудем в столицу, ты получишь свой титул императора. Будет красивая церемония, девушки, танцы, а на следующий день ты проснёшься и поймёшь, что ничего не изменилось. Тебе по-прежнему пятнадцать. Ты всё ещё ребёнок. И знаешь, что это значит?

— Что?!

— Что я, — тан Тувалор многозначительно поднял указательный палец вверх, — твой регент, буду решать, во что тебе одеваться, что есть, с кем спать и от кого держаться подальше. Это понятно?

— Да.

— Не слышу ответа!

— Мне понятно, тан Тувалор.

— Свободен! — отвернувшись от него, наставник обратился к провинившимся солдатам: — Я меняю наказание. Вместо смерти, вы займёте места рабов с нижней палубы, погибших этой ночью. Относиться к вам будут соответствующе. Если Суйра окажется милостива — прибудем в Джотис, и я отменю наказание. Капитан Меджас, проводите их, и Талиана заодно. Пусть разочек взглянет на нижнюю палубу.

Тан Тувалор вроде бы ничего не сделал. Ничего такого, чего не делал обычно. Но его замечание, сказанное небрежно-покровительственным тоном, стало последней каплей за сегодняшнее недолгое утро. Талиан развернулся и уныло побрёл за капитаном Меджасом, едва волоча ноги.

Внутри всё было мертво. Когда не хочется плакать, не хочется злиться. Но и жить дальше тоже не хочется.

А зачем? После того как его унизили перед всеми! И не потому, что он глуп или неопытен, нет, а потому что он ещё ребёнок. В свои пятнадцать — и ребёнок?! Да он тана Тувалора на мечах больше чем в половине поединков делает!

Сота Колбин догнал его почти у самого люка, обнял за плечи, прижал к себе и зашептал на ухо:

— Зачем, ну зачем вы с ним языками сцепились? Видели же, в каком он расположении духа! Нет бы, выждать, подобрать аргументы… — толстяк шумно вздохнул. — Ладно, сделанного не воротишь. Вы, главное, не расстраивайтесь. И зла на него не держите. Тан Тувалор строг, но жизнь ещё строже и наказывает ещё больнее.

— Отвяжись.

— Что? — переспросил сота Колбин, не расслышав.

— Я сказал, отвяжись!

Талиан дёрнул плечом, сбрасывая с себя его пухлую руку.

— Жизнь меня ещё ни разу так не наказывала, как тан Тувалор, — произнёс он тихо и пошёл прочь.

Капитан Меджас лишь ненадолго замешкался, прислушиваясь к их разговору, а затем полез в люк. Талиан спустился за ним на нижнюю палубу левого борта и замер у подножия трапа.

Удушающая жара мгновенно объяла всё тело, на лбу выступил пот. От вони, забившей ноздри, было не продохнуть. Вдоль борта, по одному на весло, сидели прикованные к скамьям гребцы. Лязгали цепи, свистели кнуты, кричали надсмотрщики, громовыми раскатами гремел барабан, стонали люди — и всё это сливалось в едином ритме: бом-бом, раз-два, бом-бом.

У Талиана от вони и духоты заслезились глаза. Он медленно тронулся за капитаном Меджасом вперёд, пытаясь разглядеть гребцов. Потные, вонючие, заросшие волосами, с чернокожими телами, сплошь усеянными язвами, они не вызывали у него никаких чувств, кроме отвращения.

Но тут их наконец заметили. Смолк свист кнутов — это надсмотрщики опустились на колени, приветствуя его, — и лишь барабанщик продолжал отбивать ритм, спасая корабль от разворота по курсу.

Кое-кто из гребцов повернул голову в его сторону, но большая часть осталась безучастной. Талиан вглядывался в их пустые глаза и одеревеневшие лица, равнодушные ко всему: к ударам кнута, ругани и побоям, — и чувствовал, как неприятный, липкий страх прокрадывается в душу Он крутил головой, пытаясь поймать осмысленный взгляд, хоть какую-то живую эмоцию. Пока наконец не поймал. И тут же не пожалел об этом.

Взгляд, полный ненависти, обжёг, как калёное железо, и заставил отпрянуть.

Куда бы Талиан ни посмотрел, всюду натыкался на жгучую ненависть, бьющую прямо из глаз. Дышать стало невозможно. Лёгкие забил запах разложения и тлена, кислота гниения и вонь мочи.

И это здесь будет сидеть Андмар?! Среди этих чёрных озлобленных вонючих зверей?..

— Вы увидели достаточно? — вполголоса спросил его капитан Меджас.

— Достаточно, чтобы понять, что изменение наказания не было помилованием.

Как ни старался, Талиан не смог скрыть горечи. Из-за него Андмара прикуют к лавке, излупцуют кнутом и заставят грести до полного изнеможения в одном ряду с грабителями, убийцами и насильниками. С нижайшими из рабов. Разве забудется такое после отмены наказания?

Да никогда!

Талиан сжал кулаки и бессильно их разжал. Что он мог? Что мог изменить пятнадцатилетний ребёнок, даже если он готовился стать императором?

Ничего.

Урок вышел простым, но наглядным.

— Я хотел бы обсудить с вами наш дальнейший маршрут, но карта осталась в каюте, — ни с того ни с сего сказал ему капитан Меджас.

— Да, пойдёмте.

На удивление не осталось душевных сил. Наверное, Талиану должно было польстить, что капитан решил с ним посоветоваться. Но зачем? Он не был знатоком в мореходстве. Он даже не знал, как правильно называются все снасти и узлы. Хотя…

Благодаря Зюджесу, он мог хоть с закрытыми глазами завязать беседочный узел. Его ещё называли петельным. Этим узлом человек обвязывал себя, пропуская верёвку подмышками и затягивая вокруг туловища петлю, для страховки при подъёме на высоту или при опускании за борт. И то, он выучил его, потому что Зюджес в детстве дразнился, что может завязать самый сложный морской узел, а Талиан нет.