Страница 52 из 53
– Да, это я. Кто меня спрашивает? – стараясь говорить как можно более четко, ответил парень.
– Меня зовут Джулия Престон, я старшая медсестра отделения реанимации госпиталя Святой Марии. Вчера вечером к нам в отделение поступила Людмила Августина Карлос, вам знакомо это имя?
– Д-да, – почувствовав неладное, Диего не без помощи Оскара, который, не отрываясь, смотрел на него, прихрамывая, добрел до фургона и, облокотившись на него спиной, спросил. – Что… что с ней?
– У нее случился сердечный приступ, но, к счастью, бригада неотложной помощи подоспела на вызов вовремя…
– Так, значит, все обошлось? – с надеждой прервал женщину Диего.
– М-м, не совсем. Ночью у пациентки случился повторный приступ. Сложный случай, врачи пытались сделать все, что могли, но… Мне очень жаль.
– Она… – дышать стало невыносимо трудно. Нет, пожалуйста, нет…
– Она скончалась. Около трех часов назад. Я полагаю, лучше будет обсудить все детали лично при встрече с врачом. Посещение в больнице разрешено в будние дни с двух до шести, но в вашем случае вы можете прийти в любое время с восьми утра до девяти вечера, главное на входе скажите, что у вас срочная встреча с доктором Готтенбергом. Будем ждать вас, доброй ночи.
Практически не дыша, Диего грузно сполз по стенке фургона и плюхнулся на землю. Телефон, будучи больше не нужным, выскользнул из рук парня и, печально звякнув об асфальт, разлетелся на осколки и погас теперь уже окончательно. Оскар, порядком испуганный и не понимающий, что произошло, и почему Диего стал не просто бледным, а серым, как окоченевший труп в морге, пытался как-то помочь, но все это было лишь напрасной суматохой.
Очертания снова поплыли. Хватаясь обеими руками за голову, Диего возвел взгляд к небу, и, наплевав на все, разрыдался в голос. Казалось бы, он уже не мог плакать, слишком жуткий выдался денек, истративший все его слезы. Казалось бы, все самое худшее он уже пережил, что могло случиться.
Он был разбит. Растоптан. Уничтожен окончательно. Вся его душа была точно безжалостно растерзана когтями в клочья, а ее невидимые струны, бережливо натянутые людьми, которым он был дорог, порваны неуклюжими пальцами судьбы. Адская боль мучила его, и нет, это была не пресловутая физическая боль. Это были раны другого толка. Раны, которые отныне никогда не смогут затянуться окончательно, отравляя ему существование. Ах, если бы рядом был нож, пистолет или что-нибудь подобное, то он бы покончил с собой. Без сомнений. Это было бы его спасением, избавлением от бесконечных страданий. Его жизнь больше никогда не будет такой как раньше, а в нем самом больше нет смысла. Он больше никому не нужен. Он остался один.