Страница 51 из 84
Господи Иисусе! Сколько раз он проходил по этим белым коридорам с раздражающим геометрическим рисунком зелёного ковролина? Сколько раз в году, за месяц, в неделю? Слушая в эти моменты лишь одну и ту же мелодию в своей голове – пульсирующее шипение кипящей в висках, в глазах, в расширенных сосудах крови с ненормальными выбивающими толчками взбесившегося сердца.
Западное крыло – седьмой этаж... урология? Ну, да, что тут может быть такого экстремального, это же не онкология и в крайнем случае не кардиология...
Безошибочно, на условном рефлексе, сворачивая в нужном направлении, не думая о последних метрах и шагах. Здесь он ненавидел считать, здесь ему хватало и зашкаливающего кардио-счётчика собственного пульса.
Самоконтроль? О, да! Сжимая дрожащие пальцы в кулаки, он почти его удерживал... почти... На самом краю... у грани... балансируя между и между...
Последний поворот, и взгляд тут же натыкается на знакомые лица (не считая несколько безликих теней, блуждающих в самом конце коридора). Реджи оборачивается в его сторону практически сразу при его появлении, и как всегда он ничего хорошего в ней не видит. Опять бледная, как смерть, с огромными на пол лица перепуганными глазищами – тёмные круги под глазами, припухшие от слёз веки, нос и губы, мятый носовой платок в зажатом у груди кулачке... Ничего нового, всё та же шаблонная картинка с изображением матери-мученицы, разве что отвращение при её виде усиливается всё больше и глубже.
Он и не собирался разглядывать её до потери пульса. Достаточно и одного поверхностного скольжения рассеянным взглядом по её ещё дышащей телесной оболочке. Въевшийся в нервную систему условный рефлекс толкает его сразу в сторону доктора Патерсена – крепкого мужчину лет пятидесяти с обширной лысиной и в светло-бирюзовой «робе» операционной спецформы. Пристроившуюся рядом помощницу дока (возможно, это она звонила ему с телефона своего босса) не замечает и не запоминает буквально в упор.
- Морган... - бл**ь, почему всякий раз, когда он приходит сюда, то теряет половину сил с жизненными способностями – думать, соображать, говорить... - Это ведь не то... Бога ради... обнадёжь меня хотя бы раз!
- Дэн! – док протягивает к нему руку почти одновременно с Реджи. Выработанный профессиональный рефлекс при самых тяжелых случаях, когда надо успокоить и поддержать ближайших родственников пациента, пожать локоть или утешительно похлопать по плечу-спине.
Обычно он никогда не обращал на это внимания, поскольку оно абсолютно на него не действовало, никак и ни при каких иных обстоятельствах. Но стоило Реджине повиснуть на нем, или схватиться, как за спасательный круг, за его дрожащий кулак... Его всегда начинало выбивать (впрочем, как и сейчас или ОСОБЕННО сейчас) выворачивающим наизнанку приступом физического отвращения. Все равно, что дотронуться до слизистой поверхности ядовитой медузы, чьи щупальца выпускают в тебя острейшей инъекцией парализующего яда прямо по нервной системе и в сердце. Он сбрасывал все ее попытки – всегда, постоянно, не зависимо от ситуации, времени и места, иногда успевая их предотвратить или как-то обойти. И каждый раз она не прекращала их делать, словно долбила одну и ту же точку в стене, самую неприступную и неподдающуюся. И все эти разы его подмывало наорать ей прямо в лицо, докричаться до ее убогого мышления, вдолбить в ее голову раскаленным болевым рефлексом, чтобы она наконец-то прекратила страдать этой дурью!
- Боюсь, анализы не утешительны. Все повторяется в той же последовательности, как и при двух предыдущих трансплантациях. И на этот раз иммунологическая реакция протекала чуть ли не в три раза быстрее. Кризис достиг такой острейшей отметки, что едва не отказала и своя... вторая почка. Мы вытащили его практически на последних секундах.
Странно, но в этот раз пол под его ногами не дрогнул, хотя Реджи, похоже, вся внутренне сжалась, намереваясь выдать свежую порцию полуобморочной истерики...
Даже не думай, твою мать!..
- Как он... сам все это... перенес?
- Держался как всегда, молодцом! Он настоящий боец. Все переживал за вас. – док пытается изобразить восхищенную улыбку... слишком уж рефлекторную, чтобы быть полностью искренней. – Переживал, что вы опять расстроитесь. Он у вас очень сильный мальчик, Дэн. Такой силе воли и духа можно только позавидовать.
- Значит... опять отторжение?.. Но ведь... все шло хорошо... я еще никогда раньше не видел, чтобы он так быстро шел на поправку! – самая опасная тема... Боишься прикоснуться, но делаешь это снова и снова с упрямством безмозглого зомби, как будто осознанно или специально прижимаешься обнаженной раной к оголенным проводам, прекрасно понимая насколько это безрассудно и смертельно, но все равно... продолжаешь это делать... на автопилоте. И она уже рубит тебя изнутри, пузырится в твоих венах сворачивающейся кровью, выжигающей ртутью и лопающимися волдырями... блокируя трахею, скручивая легкие судорожным сжатием в один тугой болезненный жгут. Нет, это всего лишь прелюдия, и ты готов ее слушать в себе, пропускать через себя хоть до бесконечности, потому что дальше... а вот дальше будет не просто больно... Дальше был уже Ад!
- В подобных случаях стопроцентной уверенности не бывает! Риск всегда присутствует, при любых, самых благоприятных обстоятельствах, даже в сотых долях процента. И боюсь, что в этот раз Центр Учета Донорских Трансплантатов будет вынужден выдвинуть вам официальный отказ на новую очередь. После потери трех здоровых донорских почек... теперь вас могут убрать из всех списков.
- О, боже! – Реджина не смогла сдержать своего гребаного восклика, резанувшего царапающей вибрацией по всем натянутым нервным узлам куда сильней, чем слова Петерсена.
В такие моменты приходится рассчитывать только лишь на собственное благоразумие и сдержанность, коих с очередным подобным столкновением становилось все меньше и тоньше... словно камень стачиваемый водой до самого основания.
Не сорваться, устоять, выдержать, когда глаза застит кровавой пеленой подступившего безумия... когда зверь уже рвет изнутри твою глотку хриплым рычанием... Когда пальцы самопроизвольно сжимаются в кулаки, впиваясь ногтями в кожу, но ты ни хрена не чувствуешь... Физическая боль ничто и всегда была для него ничем, особенно сейчас!..
- Морган, не смей даже заикаться об этом! – он услышал собственный голос сиплый, пониженный, но достаточно крепкий и ровный, тщательно взвешивая и проговаривая каждое слово. – Я вложил в это крыло и в ваш исследовательский мед.центр больше тридцати миллионов евро за последние пять лет! За эти деньги можно было три раза слетать до Марса и обратно! И не надо мне тут сейчас рассказывать задушевные истории про нерушимые правила вашего долбанного Центра Донорских Трансплантатов! Если кому-то из этих паразитов режет глаз то, как я борюсь за жизнь своего сына, придется их откровенно разочаровать... меня их гонева не еб*т! Ты же сам, шесть лет назад, на этом самом месте чуть ли не клятвенно заверял меня, что случай с моим мальчиком безвыходен, что ему максимум осталось два года – не больше! А теперь ответь... Почему он до сих пор жив, не смотря на все ваши изначальные прогнозы?
- Человеческая природа и свойства организма изучены не до конца, Дэн! И, действительно, в истории медикаментозного лечения случались самые непредсказуемые последствия ремиссий при самых тупиковых и безвыходных диагнозах. В этом случае могу сказать, что медицина и по сей день остается слепым и частично глухим целителем, изучающим причины, следствия и воздействия буквально наощуп и в слепую, не смотря на крутейшую исследовательскую аппаратуру и имеющиеся возможности. Но вы и без меня прекрасно знаете, что деньги – это ничто по сравнению с жизнью и смертью. За них не купишь лишний день или право на надежду. И здесь я могу лишь дать только то, что в моих силах. И пока у меня есть хоть какие-то возможности с правом слова, я буду бороться за жизнь вашего сына до последнего... вместе с вами!
А вот это был запрещенный прием! Впрочем, как и все, что находилось в пределах этих стен. Поэтому он так и ненавидел это место. Здесь он терял не только часть своих сил, здесь находилась та самая константа – точка схождения его персонального Армагеддона.
- Он должен жить! И это решать не кучке комиссии зажравшихся ушлепков. И не надо мне повторять по сотому кругу, сколько сейчас стоит на очереди таких же пациентов с таким же диагнозом! Мой сын будет жить! Он это заслужил, как никто другой!
- С этим никто не спорит, Дэн!..
Звук открывшейся справа двери (слишком знакомый, прописавшийся в памяти рефлекторной командой) режет слух и выбивает по всем уязвимым точкам куда сильнее врожденных инстинктов самосохранения. Все, что только что было сказано, услышано и пропущено через каждый нейрон с вибрирующими нервами, испаряется за считанные секунды, стирается в невесомую пыль... слетая с воспаленной памяти растворившейся пеленой краткосрочного забвенья.
- Мистер Мэндэлл! – усталый мягкий взгляд миссис Монтгомери пятидесятипятилетней сиделки и медсестры, останавливается на его лице. Она держится за дверную ручку, заслоняя своим невысоким сбитым телом в изумрудном халате почти весь проем, как тот страж-проводник между твоей жизнью, твоим будущим или... ускользающим сквозь пальцы настоящим.
- Дэнни вас зовет... только что проснулся и сразу же услышал ваш голос.
Она пытается улыбаться одной из тех ласковых материнских улыбок, которые в такие моменты вызывают далеко не чувства облегчения.
Рядом в ее сторону делает свой отчаянный рывок Реджина. Скорей по инерции, опять цепляясь за его руку, с готовностью прорвать любую неприступную блокаду, если у кого-то возникнет идея ее остановить.
- Я могу сейчас с ним... увидеться? – обычный формальный вопрос и тоже на рефлекторном уровне. Но можно было и не спрашивать.
- Да, конечно! – Морган устало кивает. – Если возникнут какие-то вопросы или желание услышать, как прошла операция, я буду остаток дня в своем кабинете... И постарайтесь недолго. Вы же понимаете... переутомление после такого стресса не желательно.
- Я пойду один! Ты же прекрасно понимаешь... – он даже не смотрит в ее лицо. Просто терпеливо разжимает впившиеся в его локоть скрюченные пальцы, подобно загнанным под кожу до самых костей крюкам, один за одним. Слишком велик соблазн передавить сейчас по самым болевым точкам под её ладонью на запястье до столь желанного для напряжённого слуха хруста и отрезвляющего крика.
- Ни ему, ни мне сейчас твои слезы со стенаниями не нужны! Пусть миссис Монтгомери найдет тебе какого-нибудь успокоительного. Постарайся за это время собраться и прийти в себя!
Она не может говорить, только кивает в ответ головой и беспомощно цепляется затянутым дрожащей пленкой слез взглядом за его глаза и лицо. Вот только ему нет никакого интереса до ее боли и переживаний... ему с лихвой хватает и собственных, чтобы еще рвать волосы и ногти за ее гребаные страхи.
Он просто отмахивается, как делал всегда, как сделал впервые, попав в эти стены, отталкивая, нанося невидимые пощечины и удары – словом или безучастным вниманием.
Знакомый рывок в сторону, вперед, направо, огибая угол журнального столика с креслами для ожиданий, на которых никто из них здесь никогда не сидел (он-то уж точно). Маршрут изучен до последнего миллиметра и вшит под кожу, черепную коробку био-программой авто-навигатора... И не важно, что ты не замечаешь вокруг себя больше 50% деталей и предметов, твое тело найдет нужный поворот и отреагирует именно тем действием, которые давно заложены в твою базу данных командной строкой без права на сбой и недопустимую ошибку.
- Дэнни... ну что же ты, мой мальчик? – улыбка расслабляет мышцы лица, напряженные брови, веки, ощутимо оцарапывает поверхность глаз тонкой пленкой влаги...
Палата достаточно большая, особенно для одной койки пусть и обставленной со всех сторон новейшей медтехникой последнего поколения, мониторами системы жизнеобеспечения и прочей, пугающей на вид футуристической хренью. Кроме отдельной ванной комнаты с туалетом тут еще была кухонная зона и уголок с диваном для отдыха. Палата-люкс. Если у тебя достаточно "лишних" денег, почему бы не умереть с комфортом? Уж чего не занимать у тётушки смерти, так это переизбыток чувства черного юмора.
Кровать кажется чуть ли не гигантской, но он все равно присаживается на самый край, стараясь не задеть трубки капельниц и шунтов, протянутых уродливой сетью от тела его мальчика к почти бесшумным машинам диализа. Массивное изголовье койки приподнято где-то на сорок пять градусов, и щупленькое тельце восьмилетнего ребенка буквально теряется/растворяется на темно-бирюзовых простынях белокожей трехмерной тенью. Сердце и пережатое дыхание рвут глотку беспомощными конвульсиями, режущей изнутри удар за ударом остервенелой болью. Ему страшно сделать вдох, хотя бы небольшой... страшно, что не сможет сдержать последующего стона или крика. А этого допускать сейчас нельзя, ни за что! Ни в коем случае! Только улыбаться!
Только осторожно, как крылом бабочки, накрыть недрожащими пальцами истонченную крохотную кисть сына, ласковым жестом другой руки отвести с его бледного лба спутавшуюся челку темно-каштановых, почти черных волос, бесшумно нагнуться, чтобы на несколько секунд прижаться горячими губами к его прохладной переносице... Задержать это мгновение на собственных рецепторах и нервных окончаниях хотя бы еще на пару вечностей, только не эпизодом болезненного воспоминания в архивных залежах перегруженной памяти!
Все говорят, что Дэнни похож на него – вылитая копия его в детстве. Уменьшенные в несколько раз черты лица, та же легкая россыпь бледных веснушек, которые должны были со временем сойти на нет. Разве что глаза намного темнее и глубже – чистый вишневый шоколад и на подбородке ямочка от матери... И тёмные круги вокруг впавших век, и кожа настолько истонченная и прозрачная, что видны не только голубые змейки вен...
И он еще лежит, как ни в чем не бывало, и улыбается почти во весь рот, будто только что нашкодил, но так удачно и ловко вывернулся, избежав самого страшного для себя наказания.
- Пап, всё хорошо! Ведь ничего же такого... не случилось!
Бл**ь, да как он может говорить подобное, еще и так непринужденно? Почему родной сын старается успокоить его, как если бы был здесь единственным взрослым, контролирующим всю ситуацию?..
- Ничего такого?.. Дэнни, ты же опять напугал нас с мамой! Очень и очень сильно напугал! Я же столько раз тебя просил этого не делать!..
Боже, сыночек... ну почему... как?.. Ты же такой сильный и упрямый! Куда сильнее меня... Почему ты с ней не борешься?..
- Пап, клянусь, больше такого не повториться! Только и ты пообещай, что... не будешь ссориться и ругаться из-за меня с мамой.
- Так ты поэтому меня сюда позвал, чтобы прочесть нотацию по поведению?
И кто кого в эти минуты успокаивал, кто пытался пройтись ослабевшими пальцами по уязвимым узлам рвущихся сухожилий и перекрученных чувств – страха, боли, леденящего предчувствия?.. Снять прохладными губами с мокрого от испарины лба ошпаривающий жар иссушающей лихорадки?..
- Нет... - улыбается ещё шире, будто и вправду пытается скрыть за этой обезоруживающей улыбкой будущего дамского сердцееда коварный план злого гения. – Хотел тебя попросить мне почитать, а то миссис Монтгомери только и делает, что заставляет меня всё время спать, есть и отдыхать. И читает она, честно говоря, ужасно! Или того хуже, сама же и засыпает. Бубнит и засыпает... и продолжает бубнеть даже во сне!
Кто бы мог подумать, что восьмилетний ребёнок способен так беззлобно и изящно шутить, заставляя смеяться родного отца под болезненное сжатие сердца. Быть ещё совсем недавно на волосок от собственной смерти... «Пап, но я же её не чувствовал, я был без сознания! Честно-честно! Мне было не больно. Ну, нисколечки не больно и совсем не страшно!.. И разве я не выгляжу со всеми этими трубками и капельницами, каким-нибудь крутым супер-пупер-злодеем всех времён и народов из далёкой-далёкой галактики, надумавшиго поработить Землю своим сверх внеземным разумом? Да мне в школе сейчас все пацаны завидуют!»
- Ты действительно хочешь, чтобы я тебе сейчас почитал?
- А когда ещё я смогу тебя об этом попросить? Ты ведь не собираешься теперь возвращаться на работу? У тебя просто нет другого выбора...
- Я и подумать не мог, что мой сын такой изощрённый манипулятор и шантажист! У кого ты поднабрался подобных замашек?
- Ну, не знаю. Все только и говорят, что я жутко похож только на одного человека!
- И похоже, это тебе безумно льстит и нравится?
Маленький бесчестный провокатор!
Если бы ему пообещали, что за каждую шутку и заливистый смех сына его мальчику накидывали сверху ещё один полноценный год жизни... Fuck!
Что тяжелее – осознавать, что твой больной ребёнок держится и воспринимает своё положение намного легче и спокойнее, чем ты, или что ты готов за его улыбку пойти на самые невероятные проступки и жертвы? Наступить себе на горло, забыть обо всех принципах и моралях, сыграть одну из сложнейших на Земле ролей?.. Забыть о собственной боли, нелепых слабостях и обидах... Забыть о самой ужасной мысли, убивавшей тебя почти на протяжении всех этих лет... о том, что всего этого кошмара могло бы и не быть! Что Дэнни был бы сейчас одним из самых здоровых, сильных (и не только духом, но и телом) красивым мальчиком, родись он при других обстоятельствах... родись он от другой женщины...
Наверное он поднялся на ноги с кровати слишком поспешно. Но ему надо было это сделать, хотя бы на полминуты отвернуться, показать, что ему здесь жарко и пора бы снять пиджак и галстук. Но ему на самом деле жарко и душно... и сдавливает изнутри горло...
Подойти к прикроватной тумбочке, на которой лежала заложенная краем суперобложки нужная книжка.
- Крабат? Ты снова заставляешь миссис Монтгомери перечитывать её тебе в неизвестно какой сотый раз? Не удивительно, что она так этим недовольна. Я и сам со счёту сбился, сколько её тебе читал. Почему Крабат, а не какой-нибудь Питер Пен с Томом Сойером или на худой конец комиксы про Бэтмена или Человека-Паука? Надо сказать...
Короткая передышка или временный тайм-аут почти пошла на пользу. Возвращаться обратно к кровати и садиться у ног сына теперь было намного легче... пускай и надуманно легче.
- Ты у меня какой-то нестандартный ребёнок, особенно для такого возраста.
- А разве тема про колдунов и всякой нечисти сейчас не в моде?
- Я думал, мальчиков твоего возраста больше увлекают истории про пиратов, погони за сокровищами, космические батлы и непобедимые супергерои.
- А в чём разница? Там ведь тоже всё заканчивается спасением любимой девушки. Разве что в Крабате кроме темы о чистой искренней любви, силе влюблённого сердца и сенсорной депривации, главного героя пытается спасти как раз девушка, а не наоборот...
- Сенсорной депривации? Ты где нахватался таких слов?
Дэнни смеётся, как всегда довольный удавшейся шуткой и тем, что смог шокировать родного отца очередными недетскими познаниями...
- Это так миссис Монтгомери язвит. Говорит, был бы Мельник чуть умнее, то знал бы, что чувства осязания и слуха при сенсорной депривации обостряются в несколько раз. В общем, лоханулся он там по-чёрному!
- Надо теперь будет поговорить с миссис Монтгомери на эту тему весьма основательно! И что это за выражение «лоханулся»?..