Страница 7 из 74
-Извините, - пробормотал я. - Извините, вы не подскажите?..
Человеческая фигура при ближайшем рассмотрении оказалась женщиной в дубленке и в огромной кроличьей шапке. Она стояла неподвижно, словно памятник, но стоило ее окликнуть, повернулась всем телом.
-Не подскажите, - еще раз попросил я, и, не успев озвучить вопроса, вдруг подумал, что вот сейчас, в этот самый миг столкнусь со знаменитым московским равнодушием. Что женщина мне сейчас ничего не подскажет и вполне возможно, что даже не снизойдет до общения, отвернется, или оценит презрительным столичным взглядом – мол, понаехали тут – и я почувствую себя низшим из провинциалов.
Поэтому я заторопился, затараторил:
-Где здесь ходит сто первый автобус? Я запутался совсем! Что-то тут с остановками у вас какие-то проблемы.
«У вас» - вот оно, мерзкое словосочетание приезжих.
Женщина шмыгнула и переспросила хриплым, прокуренным голосом:
-Сто первый?
Я энергично закивал.
-Ну, это несложно. Вон, сзади вас, где труп.
-Где кто? – я обернулся так резко, что едва не упал, и столкнулся с той суровой жизненной действительностью. Действительность оскалилась вмерзшим в мостовую бомжем. Словно скелет старого пирата из «Острова сокровищ», бомж правой рукой указывал мне на остановку. Пальцы на руке были синими и набухшими. Да и любой участок голого грязного тела, что мне удалось разглядеть, был синим и набухшим. Только лицо, запрокинутое к серому небу, оказалось белым-белым, потому что его равномерно присыпало снежком. Снежинки и сейчас продолжали оседать на нем, падали в приоткрытый рот, на глаза.
Я вновь обернулся к женщине. Она хмурилась и перетаптывалась с ноги на ногу.
-Извините, - повторил я. - Во сколько у вас автобусы начинают ходить?
-У нас с шести, – ответила женщина и добавила. – Вы не переживайте. Его сейчас уберут.
В этот момент я понял, что мое первое свидание с Москвой можно считать состоявшимся.
Глава четверая.
Брезентовый приехал в полпятого утра. Сверлил меня сонным глазом, будто проверял на профпригодность, спрашивал про удочки, накопал ли я червяков и купил ли, как требовалось, большие резиновые сапоги. Я лениво отшучивался и одевался в коридоре, чтоб не разбудить Артема. В сонливой полудреме я ужасно жалел, что согласился пойти на рыбалку.
Три дня назад в гостях у Толика возник спонтанный разговор о местной фауне. Конкретнее – о нерпе. Сидеть пришлось на кухне, потому что в единственной комнате спал единственный же сын Коленька, которому недавно исполнилось полгода. Кухня была типовая, узенькая, забитая так, что места для простора было метра полтора, этакий пятачок с желтым истертым линолеумом.
Помимо меня, Артема, Брезентового и Толика, сидела еще его жена, Катя, симпатичная, большеглазая, с пышными рыжими кудрями и огромными темными глазами. Отец у нее был грек, а мать – армянка, от союза их возникла столь жгучая смесь, что первое время отвести глаз было совершенно невозможно. Шальной мыслью при первой встрече я подумал, что такой красоте грех пропадать здесь, у черта на куличиках, но потом же сам себя и одернул. От них с Толиком такая любовь искрится, что хоть конец света – а они будут счастливы. Так зачем же ломать счастье, зачем искать журавля в северном небе?..
Под пиво и креветки развязались языки, пошел оживленный перекрестный разговор – одни перебивали других, третьи разговаривали с четвертыми, и наплевать было на пятых. Я провел в городе всего неделю, однако уже не чувствовал себя чужим. Даже сверлила мысль купить здесь однокомнатную квартирку и продлить свой нечаянный отпуск минимум на полгода. А потом мотаться сюда осенью или зимой, отдыхать душой и телом, грибы собирать, ягоды, на лыжах кататься. Чем не курорт?
В самый разгар вечера Брезентовый перетянул на себя внимание, громко и со свойственным ему задором рассказывая о том, как однажды пошел он на рыбалку и поймал нерпу. Дело было поздней осенью, говорил он, снег то выпадал густыми мокрыми хлопьями, то обращался в холодный дождь. Всюду такая слякоть, что ноги проваливались едва ли не по колено. Холодно – жуть. Взял с собой Брезентовый удочку, сеть и бутылочку водки, для согревания. Пришел на озеро, когда только расцвело, закинул, значит, сеть, приладил удочку, колокольчик и принялся усиленно согреваться. На вопрос, а зачем вообще он поперся на рыбалку в такое время, Брезентовый весомо отвечал, что, мол, так надо. Душа рыбака требует ловли! Ей, душе то есть, совершенно наплевать, какая на улице погода. Это как зуд – пока не почешешь, будешь ходить и маяться. В общем, продолжал Брезентовый, в тот самый миг, когда вроде бы что-то там заклевало, вдруг повалил густой-густой снег. Ветра не было, просто бесшумно накрыло такой плотной пеленой, что не стало видно даже другого берега озера. Снег таял, едва касаясь земли, а над озером поднялось облако пара. Брезентовый засобирался, не видя смысла рыбачить дальше (да и водка закончилась, честно говоря), и когда потянул из воды сеть, почувствовал, что в ней кто-то барахтается. Кто-то довольно крупный. Брезентовый, в ожидании улова, потащил сильнее. Когда жертва показалась на поверхности, Брезентовый сначала не смог разглядеть из-за снега, а когда подтащил ближе – ахнул! В сетях барахталась серая балтийская нерпа!.. В этот момент в разговор вмешался Толик, который резонно поинтересовался, откуда Брезентовый определил, что нерпа именно балтийская, а не, скажем, каспийская. Брезентовый парировал, что довольно хорошо разбирается в нерпах, потому что, собственно, биолог по первому высшему. Тогда вмешался Артем, спросивший, а откуда в местных озерах взялась балтийская нерпа, если такие нерпы водятся, собственно, на Балтийском озере? Брезентовый разозлился, мол, в наших озерах чего только не водится, и тут же начал рассказывать о том, как однажды поймал странную рыбу, чешуя у которой переливалась всеми цветами радуги, а хвост был длинной почти двадцать пять сантиметров. Тут с ним никто спорить не стал, потому что видели все.