Страница 54 из 74
Однажды вечером я взял недоделанный календарь домой, по дороге забежал в магазин и купил упаковку пива, решив поработать до поздней ночи. Лучший показатель алкоголизма – это когда тебя начинают узнавать продавцы в магазине, где торгуют спиртным. Молоденькая кассирша с разводами туши под глазами, приветливо улыбнулась и кивнула, протягивая сдачу. По дороге домой я кутался в плащ, спасаясь от холодного ветра, и размышлял о мире без самолетов. В том мире мы бы с Аленкой наверняка были бы счастливы.
В квартире было уныло и тихо. Я оставил включенным свет в коридоре, раскидав ботинки как попало. В обувнице все еще стояли Аленкины туфли и велосипедные кроссовки. Так же как в шкафу висел ее голубой махровый халат, на полках лежали ее трусики и маечки, возле кресла в спальное – книга Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери» с закладкой на сто сороковой странице, в ванной – зубная щетка и эпилятор. Я не знал, что делать с ее вещами, с материальными воспоминаниями прошлого, с тенями, которые оживали по ночам и не давали спать, если не напьюсь до полного беспамятства. Не выкидывать же? Да и не смог бы я выкинуть. Как же, выкинуть Алёнкины вещи?..
В спальне было хуже всего. Иногда казалось, что там все еще витает ее ни с чем не сравнимый аромат. Словно Аленкин призрак воплотился в запахи и теперь живет здесь, среди своих вещей, среди нетронутой обстановки. А я боялся что-то менять. Может быть, как раз потому, что не хотел разрушать хрупкую иллюзию жизни, едва заметную границу между прошлым и настоящим.
Я сделал себе два тоста с маслом, обильно их посолил и заварил крепкого зеленого чая. За окном уже стемнело. На улице, кажется, начинался вечный осенний дождик. Я постоял у окна, наблюдая за светлыми окошками в многоэтажках, потом забрался на табуретку с ногами и в скрюченной, неудобной позе, стал пить чай. Думал, может, стоит притащить ноутбук на кухню, погасить свет, и здесь, в мягкой темноте, которую разбавляет лишь сумеречные блики уличных фонарей, заняться календарем, потягивать пиво, забыться хотя бы на пару часов. И отвлечься. Быть может получится отвлечься? Но после чая сразу откупорил бутылку пива и там же, на кухне, ее выпил.
Мне стало до омерзения тоскливо. Чувство одиночества, словно слизняк, забралось в самое сердце. И не было от него спасения уже которую неделю. Может, открыть окно, да сигануть вниз, в объятия лохматых рыжих деревьев? Убиться – не убьюсь, ну, а вдруг снова впаду в кому и вернусь на север, к Лене, к Брезентовому, к Толику, наконец. Грибов пособираю, ягод, на рыбалку снова схожу... лишь бы самолеты не падали... и не выходить бы из этой комы никогда...
Я открыл вторую бутылку, слез с табуретки и зашлепал босыми ногами по прохладному линолеуму в комнату. В спальню я почти не совался, чтобы лишний раз не будоражить запахами воспоминания, не тревожить призрак любимой. В коридоре меня застал звонок в дверь. Неожиданная трель, разорвавшая тишину квартиры, заставила вздрогнуть и чертыхнуться.
В глазке я увидел большое добродушное лицо, все в каплях дождя, и тотчас открыл.
-Что-то с погодой в Москве проблемы, - сказал Славик, проходя в коридор и резкими широкими движениями сбивая с пальто влагу. - Вот в Казани красотища! И сухо, в отличие от вас. Правда, чересчур сухо.
Он подождал, пока я запру дверь, внимательно осмотрел меня с головы до ног, словно оценивая степень повреждений, после чего сказал:
-Ну, я смотрю, выглядишь как огурчик. Живой и здоровый! С возвращением! - и заключил меня в крепкие объятия.
Через минуту дружеских обниманий, Славик разжал могучие руки, широким шагом прошел по коридору и остановился на пороге в зал. Он бывал здесь тысячу раз, начиная с того момента, когда три года назад помогал расставлять мебель перед приездом Аленки из Англии.
-Ага, понятно - сказал Славик. - Пойдем-ка, друг, на кухню.
-Откуда ты взялся в такое-то время?
-С дождиком выпал. Как Капитошка, - отозвался Славик, проходя на кухню и размещаясь на своем привычном месте около окна. - Смотрел такой мультик? Там еще был волк, похожий на голубого.
-Сейчас чаю заварю, как любишь, - засуетился я.
-Мне без сахара. - Славик похлопал себя по объемному животу. - Худею. Негоже известному режиссеру ходить с брюхом, как у беременной тёлки.
-Брось, нормально выглядишь.
-Ты, кстати, тоже. Извини, что сразу не прилетел, ну, когда все случилось. Обстоятельства никак не отпускали. Вот вырвался, и сразу к тебе. Наслышан, правда, много. Особенно от этой твоей феминистки.
-От Анны Николаевны?
-Ого, как мы ее. По имени-отчеству...
Я пожал плечами:
-Привычка... из еды есть бутерброды и яичница.
-Спасибо, не голоден, - Славик привстал, чтобы открыть форточку. В кухню ворвался свежий воздух вперемешку с шелестом дождя и звуками вечерней городской жизни. - В общем, Фил, перво-наперво, прими мои соболезнования по поводу Аленки. Аня моя до сих пор в шоке. Я сам ревел, как ребенок. Хорошая девочка была, таких мало...
Я молча поставил перед Славиком кружку. Какая-то тонкая нить в душе задрожала от напряжения.
-Если завтра свободен, давай к ней съездим, а? - предложил Славик. - Цветы положить хочу. Глупо так получилось... Я еще потом думал, что какие-то предчувствия были. Я же вам, помнишь, звонил, предлагал поехать на поезде. Фиг с ним, говорю, со временем, езжайте на поезде.
-Не помню, - сказал я. - У меня с памятью проблемы. Очень плохо помню то, что происходило за несколько дней до полета.
-Говоря начистоту, извини, Фил, но у тебя не только с памятью сейчас проблемы. Туфли Аленкины в коридоре до сих пор стоят. В зале та же обстановка. Уверен, что в спальне вообще ничего не трогал. Аленки уже две недели как нет, а ты все еще ее не отпускаешь. Нельзя так, вообще-то. С ума сойти можно.