Целующие солнце

Но в тот день мне было чрезвычайно плохо. Я укрылся от яростного летнего солнца в прохладе какой-то безликой забегаловки, забился в темный уголок, заказал ледяного пива и позвонил Аленке.

-Мы переезжаем, - пробормотал я в трубку. - Немедленно. Сегодня же. Собираю вещи и на другую квартиру. Не могу там, понимаешь? Не могу.

Не слыша ответа (а она ведь что-то говорила в трубку, помню шелест ее слов), я сказал: «До встречи, солнце», и прервал разговор. А затем пил пиво до одури, пока не обнаружил, что сила притяжения действует с утроенной силой, а вестибулярный аппарат сломался. Тогда я вызвал такси и поехал к Славику.

Я жил у Славика, пока не похоронили Археолога. В день похорон солнце, словно издеваясь над горем, играло бликами на стеклах, слепило глаза, пускало солнечных зайцев. Кристально голубое небо казалось огромным и бездонным. Я взял в руку горсть влажной свежей земли и за мгновение перед тем, как кинуть ее на крышку гроба, пожелал Археологу легкого пути.

Днем позже я собрал вещи и перебрался в двухкомнатную квартиру на краю столицы. Квартира была просторная, светлая, с недавним дорогим ремонтом. От оконных рам еще пахло свежим лаком, не успел выветрится запах штукатурки и краски. Сдавали квартиру без мебели и недешево, но мне было все равно. Я заплатил за полгода вперед, подписал несколько фотокарточек молоденькой дочери хозяина квартиры, заехал в «Икею» за мебелью, и вечером грелся у батареи на новеньком матрасе, в плену пива и воспоминаний. Мне казалось, что я что-то упустил в этой жизни, не понял и не смогу уже никогда понять чего-то очень важного. Тогда я еще не знал, что всегда испытываешь одни и те же чувства, когда теряешь близкого человека. Всегда кажется, будто что-то не договорил, не додумал, не сделал, не успел. В такие моменты равнодушие времени ощущается сильнее всего.

Короткий остаток лета я провел за работой, остервенело гоняя по крышам голубей, копаясь в мусоре, прячась от солнца, заполняя карты памяти на фотоаппарате быстрее, чем садилась батарея на вспышке.

А затем приехала Аленка с ворохом новой жизни. Она привезла с собой тонкий аромат английского чая, свежесть Темзы, клочки лондонского тумана на краях плаща и капли дождя на полях шляпы, восторг от увиденного, клетчатый плед, раритетный томик Конан Дойля в потрепанной суперобложке, легкую сонливость после пяти вечера и миллион, или даже миллиард мелочей, рассованных по карманам, сумкам, пакетам и каким-то укромным уголкам одежды. На память она захватила оловянного солдатика, найденную где-то деревянную пуговицу, обертку от английского «Сникерса», комикс про человека-паука, множество пакетиков сахара из различных английских ресторанов и кафешек, коробок спичек из Ливерпуля (естественно, с изображением Джона Леннона) и пачку чипсов (которая была съедена в первый же вечер). И так далее и тому подобное.

А самое главное, что привезла Аленка – это любовь. Увидев Аленку в аэропорту, я вдруг понял, насколько сильно соскучился. Я утонул в ее глазах, пропал без вести в улыбке и завяз в нежнейших и горячих объятиях. Я шептал о том, как люблю ее, пока мы ехали на новую квартиру. А она крепко сжимала мою руку и без умолку тараторила об Англии.

Когда мы приехали, Аленка обошла обе комнаты, разглядывая их с тщательностью детектива, после чего села в кресло у окна, заложила ногу на ногу и сказала:

-Неплохо.

-Мы можем тут все переставить, - сказал я. - Ты же знаешь мой отвратительный вкус...

-Да нет. Нормально. Просто старая квартира была меньше, и это мне очень нравилось. Не люблю просторные помещения. Тут эхо гуляет, не очень уютно, - она улыбнулась и игриво поманила меня к себе. - Ну, мы тут с тобой тоже сделаем уют, верно?

-Заставим здесь все к чертовой матери, чтобы не было никакого эха.

Я взял Аленку на руки и перенес ее на кровать. Мы целовались так страстно, что амуру, который запустил стрелы в наши сердца, наверняка заплатили премию за отличную работу.

-У меня есть английские презервативы! - прошептала Аленка на ухо, между поцелуями.

-К черту, мои ближе, - прорычал я.

Чисто английские презервативы мы нашли во внутреннем кармане плаща неделю спустя и почти незамедлительно опробовали. Ничего радикально отличающегося. Но было забавно.

Глава двадцать четвертая.

Прошла неделя, и я заметил, что мир сузился до размеров бутылочного горлышка.

-Филипп, снова коньяк? - спрашивала Анна Николаевна на работе, когда я приходил утром, щурясь от слишком яркого света и выпивая за раз три чашки крепкого кофе. Я кивал, мол, а что делать? Отшучивался. Или отмалчивался. Но неизменно заходил вечером в магазин и покупал еще одну бутылочку, которую распивал в одиночестве, уместившись в кресле с ногами, вперившись в экран монитора, по которому мелькали бесконечным потоком фотографии.

Коньяком хорошо лечиться, думал я. А по утрам открывал окно и кашлял от свежего воздуха, привыкнув за ночь к алкогольным испарениям.

В офисе уже несколько дней царило веселое оживление. Анна Николаевна нашла где-то чудный заказ на тематические календари для новогодних праздников. Заказ был конкретный, без иллюзий, платили за него неплохо. Мария Станиславовна который день грозилась притащить из дому бороду и шапку, чтобы переодеть Артема в Деда Мороза. Ходили слухи, что вместо Артема подрядят Мишу из соседнего с нами офиса – круглолицего лысеющего бухгалтера, очень доброго и практически безотказного. Когда Миша забегал к нам просить рафинада, Мария Станиславовна и Артем встречали его дружным веселым хохотом. Миша смущался, не понимая в чем дело и не догадываясь, что за участь его ожидает.

Чувствуя полную потерю фантазии, я взвалил на себя всю работу, не связанную с творчеством – сидел и чертил схемы календарей. Браться за эскизы не хотелось, трогать фотоаппарат и тем более фотографировать – тоже. Я стал ловить себя на мысли, что лучшее развлечение на работе – это очень аккуратное снимание тонкой шершавой кожицы с рук. Отвлекаясь от календарей, я закатывал рукава и начинал процедуру от локтей до кисти, впадая в сладкий транс от процесса. Мария Станиславовна каждый раз восклицала: «Лучше увольте, чем такое глядеть!», после чего загораживалась от меня монитором.