Страница 43 из 45
— Не рассказывай перед сном страшилки! — не поверил Пересвет, зябко поёжившись. — Кстати, не из-за женщин ли тебя с родины выгнали, признавайся? — попытался он сменить тему.
— Как сказать, — помедлил с ответом принц.
Загасил последнюю свечу. Пересвет почувствовал, как мягко качнулась перина.
— Вообще-то это государственная тайна. — В голосе почудилась улыбка. — Какую назначишь цену за разглашение? Поцелуй? Или что-нибудь еще более приятное?
— Размечтался! — буркнул царевич.
— Хм… Ведь ты теперь не заснешь от любопытства?.. Иий дэс ё. Не буду торговаться. [ну хорошо]
Фыркнув смешком, Ёж завозился в постели. А царевич насторожился. Принц запросто, без зазрения совести убрал мечи! Придвинулся близко, почти вплотную. Приподнявшись на локте, посмотрел на замершего супруга. Пересвет буквально кожей ощутил в темноте его взгляд. Царевич приготовился к сопротивлению, если полезет с поцелуями. Но за взглядом ничего не последовало. Пересвет лежал, злился, но молчал — так глупо! Он боится шутливых приставаний парня, весившего чуть ли не вполовину меньше его!
— Ты угадал, в моем изгнании виновата женщина, — признался он, наконец, нарушив затянувшуюся паузу. Отодвинулся, откинулся на подушки. Волосы рассыпались по кружевам и оборкам. Ожидавший продолжение рассказа Пересвет теперь сам приподнялся, подперев щеку ладонью. Глаза чуть привыкли к темноте, и лицо принца в обрамлении тяжелых черных прядей казалось призрачно-белым, фарфоровым. А в глазах, притушенные ресницами, сияли звезды.
— Я с детских лет привык к женскому вниманию. Тебе уже, наверное, доложила по секрету моя свита, что я сын наложницы? Я вырос в гареме, я оставался там жить непозволительно долго, до взрослого возраста. Когда я был мелким, меня переодевали девочкой. Долгое время никто не подозревал о существовании второго сына императора… Мой отец, когда я родился, был уже почти старик. Мой брат гораздо старше меня. Он сам годится мне в отцы. И наверное поэтому он ко мне так снисходителен…
— А что ж ты тогда тут разглагольствовал о вражде между братьями? — хмыкнул царевич.
— Кроме меня, у Мисомото-ниичана были еще братья, — невесело улыбнулся принц. — Старшие. И все они погибли, не достигнув совершеннолетия. Его мать постаралась, императрица. Если бы она узнала обо мне, меня бы тоже… Но не она первая начала эту тайную войну, ей тоже досталось в первые годы замужества, особенно когда она носила под сердцем о-нии-чана… Впрочем, это уже не важно. К тому времени, когда я подрос, и одевать меня девочкой было уже невозможно… М-м… Ты будешь слушать или еще не отсмеялся? [о-нии-чан — старший братишка]
— Прости, — хрюкнул царевич. — Я просто пытаюсь представить тебя в…
— В розовом кимоно, с высокой женской прической, с веточкой сакуры в волосах? Тебе настолько это интересно?
— Нет-нет! Нисколько не интересно! Продолжай!
— Так вот… Короче, я был единственным мужчиной среди множества скучающих женщин. Мой брат вечно погружен в государственные дела. Отец был глубоким старцем, долго болел, потом вообще скончался… В общем, только мне одному было дело до императорского гарема. Мне не просто разрешали — меня просили уделять им внимание.
— Тебе нравилась эта обязанность?
— Шутишь? Меня воспитывали скучающие от праздности красавицы и ученые старцы. Как думаешь, с кем из них я предпочитал проводить время? Но в одну скверную ночь я допустил роковую ошибку. Я не знал, что в столицу прибыла с визитом мать новой императрицы. Как это по-вашему — тёща? И тёща Мисо-чана пожелала разместиться в лучших покоях женской половины дворца. Именно в этих покоях мне было назначено свидание с моей… гм… с одной из моих возлюбленных. Была уже глубокая ночь. Я не хотел будить мою возлюбленную. Поэтому потихоньку забрался в постель, как у нас было заведено, поцеловал в шею…
Царевич усмехнулся. Голос супруга дрогнул, похоже, он до сих пор не оправился от пережитого кошмара.
— Боже, я никогда не забуду ощущение ее рыхлых, теплых, дряблых… гм… в моих руках… Представь, вместо упругой и маленькой, такой нежной… я схватился, не зная, за это!.. Боже, это было ужасно. Я закричал, от неожиданности хотел позвать стражу. Но она заткнула мне рот ладонью. И пригрозила позвать не стражу, а созвать всех министров. То есть всех своих родственников, для которых она добилась у Мисо-чана высоких государственных постов… и она рассказала бы им… — Последовал глубокий тяжкий вздох. Пересвет ждал окончания истории, затаив дыхание. — Она потребовала, чтобы я сделал то, за чем пришел. Она пытала меня всю ночь. Я честно старался перебороть себя. Я не мог допустить скандала… Но у меня ничего не получилось. Это была катастрофа. Полный крах. Я… я никогда не чувствовал себя так отвратительно. Хотелось самому удавиться… Утром о-нии-чан долго извинялся перед матерью своей жены. И та смилостивилась. Согласилась держать язык за своими желтыми редкими зубами… Но в обмен потребовала моего изгнания из страны. Я оскорбил ее, и она не смогла, не захотела мне этого простить. Теперь я изгнанник… Боже, если бы я только смог тогда себя пересилить…
Последнее он договорил уж не шепотом — едва слышно, одним лишь дыханием. Придвинулся тесно-тесно, прижавшись горячей (и как будто даже влажной?) щекой к плечу мужа. Засопел тихонько. И засыпая, обвил ногой его ногу. Привык с любовницами спать, гад заморский! Но после такого рассказа у Пересвета рука не поднялась его оттолкнуть. Ведь какую травму психологическую получил, ни за что, ни про что! Вот же старуха взбеленилась — любовных утех с юным принцем ей подавай! Вот же ведьма мстительная!..