Страница 32 из 45
С неизбежностью позорного действа патриарх Фёдор смирился еще вчера. Пришлось смириться. Пересвет сам оказался свидетелем тайного совещания в государевом кабинете:
— Двоих парней венчать?! — орал он, тряся седой бородой. — Да в своём ли ты уме, царь-батюшка?!
— Грех велик, не спорю, — кивал мрачный, как грозовая туча, Берендей Иванович. — Думаешь, Федя, мне приятно сыном, как разменной пешкой, жертвовать? Да только взвесь по совести одно венчание — и заупокойные молебны, которые придется отслужить по всей земле нашей, когда кадайцы войной попрут, а нихонцы вместе с ними за компанию! Впрочем, можешь особо не кипятиться. Мне не важно, ты ли их будешь венчать али кто другой. Патриархом ведь любого нарядить можно. Вон, хоть деда Кондратия возьмем! А что? Старик он у нас представительный, батюшка важный получится!
Названный мажордом сунул нос в щель в дверях, с готовностью на посох патриарший зыркнул, примериваясь. Отец Фёдор притих, праведный гнев укротил. Сегодня ради одного венчания с него митру снимут — а завтра вообще с места прогонят? Самодержцы, что с них возьмешь. Попыхтев в пышную бороду, буркнул:
— Не ради нашей давней дружбы, государь, но ради мира на землях родины-матушки. Возьму грех на душу, исполню твоё повеление. Однако ежели не поможет сия афера международные отношения укрепить — и сам в схимники уйду, и тебя за богохульство отлучу, так и знай!
На том и порешили.
Перед венчанием следовало провести обручение. Перед обручением полагалось причастие… Патриарх покосился на невесту, пожевал ус. К жениху у него никаких претензий не имелось: на рассвете самолично окрестил, сам и причастил. А вот невеста… Чёрте что, а не невеста. Да и леший с ней! В конце концов, какие грехи могут быть у фактически не существующей девицы? Сплошная фикция, а не невеста! Ну, а царевичу Пересвету он после всего этого безобразия покаянную епитимью пропишет по первое число, дабы юную душеньку в соблазн не вводить.
И всё же, несмотря на собранную в кулак решимость, отец Фёдор умудрился так напортачить при церемонии, что хоть добровольно в монастырь на хлеб и воду запирайся!
Пока, согласно обычаю, трижды переменивал кольца с руки жениха на невестину и обратно — дважды выронил! Со звоном на весь храм! Да надевая, всякий раз не на тот палец попадал. Молодожёнам в четвертый раз поменяться самим пришлось — узкая рука принца показалась патриарху более женственной, и утопая в тяжких раздумьях, отец Фёдор ему, а не царевичу, надел золотой перстень с самоцветами. Тот самый, за которым молодожены к огненным змеям в логово наведовались.
Жениха же обручили, как положено, кольцом серебряным. Правда, и тут без каверзы не обошлось. Накануне, на примерке, принц выбрал кольцо, выполненное в виде свернувшегося дракона — и от своего предпочтения отказываться упрямо не желал.
Отец Фёдор уж ни на рожки невесты, ни на поганые ящеровые перстни смотреть спокойно не мог — не свадьба, а стыдобища. Сунув им в руки по витой медовой свечке, повел пару из притвора вглубь храма к аналою, украшенному лилиями и белыми розами.
Родня и гости, негромко перешептываясь, разместились полукругом, на почтительном отдалении. Царица, расчувствовавшись, тихонько всхлипывала:
— Что ж я, дура, наделала-то! Нет бы в своё время дочек нарожала побольше!
Но всхлипы и шепотки заглушили голоса певчих, с упоением грянувших славословные гимны. Отцу Фёдору самому чуть не кричать пришлось, чтобы жених с невестой его услышали за хором:
— Добровольно ли намереваетесь в брак вступить? — грозно воспросил, особо сурово зыркнув на царевича. — Не по принуждению ли согласились принять супружеские узы?
У Пересвета дыхание перехватило. Он ойкнул тихонечко: пролившийся со свечки воск ожег дрогнувшие пальцы. Вот он — последний шанс! Заорать признание? Бухнуться в ноги батюшке Фёдору — он заступится, защитит, в крайнем случае в монастырь упечёт… Пересвет покосился на принца. Кириамэ вид имел… настороженный, что ли? Губы неприметно покусывал. Сквозь ледяную маску безразличия промелькнул… страх? Тоска? Одиночество? Нет, легкая тень сожаления во взгляде, всего лишь. Всё остальное царевичу почудилось. Встретившись с ним взглядом, Кириамэ опустил глаза, словно ему было безразлично, какое решение он сейчас примет.
Пересвет мурашками под кимоно отсчитывал мгновения. Пауза затягивалась, весь собор с любопытством притих, ожидая ответа невесты. Даже певчие петь стали тише, прислушиваясь.
— Нет, — выдавил из себя царевич. Голосок получился тоненький, как у нервной девицы. — Хочу замуж! Добровольно и без принуждения.
По толпе пробежали снисходительные смешки.
Патриарх насупленные брови скорбно расправил. Обратился и к жениху, для проформы:
— Уверен ли в решении? Не обещался ли другой… гм… девице?
— Уверен. Не обещался, — довольно чисто произнес принц.
Робко из-под ресниц взглянул на Пересвета. Тот ободряюще кивнул — толмач отлично постарался, отрепетировали добросовестно, акцента было совершенно не заметно.
Дальше пошли длинные молитвословия. Патриарх часто запинался и вздыхал, то гнусаво тянул, будто засыпал на ходу от тяжких мыслей и сомнений, то тараторил кое-как, без должного пафоса. Торопливо сунул молодым чмокнуть венцы венчальные, передал шаферу с подружкой — Забаве и Светополку, наказав держать над головами у жениха и невесты.
Только с ростом свидетельницы не рассчитали — Забава одна из всего царского семейства была ниже Пересвета. Потому держать венец, как положено, у нее не получалось: то на цыпочки встанет, то золотой короной по голове съездит. Она попыталась приладить венец на шляпку, но он неудачно зацепился за рог причёски, повис набекрень. Цесаревна предприняла несколько неудачных попыток в прыжке исправить положение, а только хуже сделала. Пересвет, и без того оглушенный, едва вперед не рухнул от ее прыжков, чуть с аналоя священное писание не свёз. Но выстоял, молча снёс все надругательства.