Силой и властью

От старика воняло мокрой кожей, потом и кислым вином из ягод ночной невесты, глаза блестели, как у пьяного или безумца, а руки так и тянулись к нему. Адалан вжался в стену, стараясь спрятать босую ступню.

— Ну-ну, не жмись. — Бо ухватил за щиколотку, вытянул ногу, ощупал, погладил. — Во-от так, какие косточки тонкие...А дрожишь чего? Замерз? Сейчас, наденем, завяжем... вот и хорошо. Какой же ты грязный! А то как хозяин тебя такого увидит? Куда только эта Трина смотрит, дармоедка толстозадая! Вот я ей устрою помывку. Пойдем...

Прачка Трина сдирала кожу мочалкой, поливала едва ли не кипятком и безбожно рвала волосы, но зато ничего о нем не думала — не жалела, не завидовала, не ненавидела, не прикидывала его цену — ей было все равно; и от ее безразличия страхи улетучивались, на душе делалось пусто и спокойно. Адалан обрадованно вскочил и уже готов был бежать в прачечную. Бо ускользнуть не дал — как клещами, вцепился пальцами в плечо и повел. Но не дойдя до нужной двери всего шагов десять, остановился, зло ругнулся, а потом вдруг заулыбался во все гнилые зубы:

— Ну и кому нужна эта распустеха? Рылом не вышла — моего малыша касаться. Сам вымою, пошли. — И повернул в другую сторону, к себе домой.

Жил Борас тут же, в школе, в дальнем крыле, где ночевали и другие работники: повара, уборщики, швеи, некоторые наставники и охрана. Комната у него была небогатая: стол, сундук вместо стула, рядом — низкая лежанка, бочка с водой в углу да прокопченный очаг. Адалан стоял посреди комнаты, не зная, что делать. Хотелось удрать, но Бо, конечно, не позволит — сразу схватит. Ну и что, что старый, все равно ловкий и сильный, а когда надо — и догонит кого угодно, это знали все дети.

Дед взял со стола котелок, зачерпнул из бочки, подвесил над очагом и начал разводить огонь, не спуская с Адалана цепкого, жадного взгляда, словно собирался сварить его и съесть. Потом присел перед ним на колено, распустил шнурок, стягивающий волосы, развязал поясок и уже хотел раздеть, как вдруг в коридоре послышались шаги.

Старик Бо даже вздрогнул и глаза выкатил, а потом схватил Адалана и сунул под лежанку, да еще и край постели ниже стянул, будто сама сбилась. Едва успел распрямить спину, дверь с грохотом распахнулась, и на середину комнаты плюхнулся один из старших воспитанников, тринадцатилетний Лин. Не издав ни звука и даже не пытаясь подняться, Лин отполз в угол. Адалан, чтобы не вскрикнуть с перепугу, зажал рот ладонью и замер.

Вслед за мальчишкой в комнату вошел взрослый. Из-под лежанки не было видно, кто это, но голос хозяина, почтенного Нарайна Орса, Адалан узнал сраз. Обычно высокомерный и спокойный, сегодня он был в ярости.

— Полюбуйся на эту неблагодарную скотину, Борас, нравится? Я поймал его на краже!

Хозяин не кричал, наоборот, говорил тихо с шипением и ледяным посвистом. Но лучше бы кричал, потому что этот его шепот напугал даже деда Бо: тот в ответ слова не вымолвил.

— Мои покупатели — самые богатые и влиятельные лица к северу от Поднебесья, — продолжил хозяин, с трудом переводя дыхание. — Не хватало только, чтобы поползли слухи, что воспитанники Нарайна Орса крадут! — и поддал по ногам мальчишки окованным носком сапога. — Он твой, Бо.

— Мой? — смотритель, казалось, не поверил.

— Весь с потрохами. Владей и пользуйся, делай, что хочешь. Его теперь не продать — я не буду позориться, предлагая своим покупателям вора. Но надо, чтобы все эти щенки собственными глазами увидели, что бывает с теми, кто не печется о моей репутации, и раз и навсегда усвоили: порченый товар я не держу. Сделай это, преподай им хороший урок.

— Ты знаешь мои вкусы, хозяин, — голос Бо стал вдруг хриплым и дрожащим. — Мало кто выдерживает... а он хлипкий.

— Сдохнет — туда и дорога, я готов списать убытки, — уже спокойнее ответил хозяин и удалился, с силой хлопнув дверью.

От громкого хлопка Адалан зажмурился, сжался, уткнулся носом в коленки. Ему совсем не хотелось знать, что будет дальше. Хотелось оказаться где угодно, хоть снова в сыром подвале, хоть даже в чулане вместе с Нальсом, только бы не здесь: не видеть, не слышать, придумать, что ничего и не было.

Некоторое время было тихо, только слышно тяжелое дыхание Бораса и тихое, прерывистое — Лина. Потом мальчишка как-то совсем жалко всхлипнул и невнятно прошептал:

— Господин... я для вас все сделаю, только скажите. Я и не крал никогда...

— Сделаешь, конечно, сделаешь.

Стоптанные подошвы прошуршали мимо, потом Бо заговорил очень близко, уже у самого пола. Нежность и дрожь в голосе пробрали до костей даже Адалана под лежанкой — от медовых слов живот сводило судорогой.

— Ну-ка дай я посмотрю-то на тебя... какой красивый мальчик. Очень красивый. И где только Нарайн вас, таких, берет... а это что, кровь? Это почтеннейший наш хозяин так тебя приложил? Ма-аленький мой. Больно? Думаешь, ты знаешь, что такое больно? Ничего ты еще не знаешь, глупыш...

В следующий миг Адалан услышал глухой удар, звук падения, сдавленный вскрик, треск рвущейся ткани... возня, крик и снова удар. Открыл глаза — и тут же зажмурился снова. Только уши заткнуть не получалось: как ни старайся — все равно слышно. Ласковые уговоры Бораса, мольбы и стоны, и удары один за другим с влажным хлюпаньем и хрустом... А потом что-то мокрое и теплое на полу, под локтями, под коленями... только не смотреть! Не смотреть, не слушать, не помнить, не знать...

Временами все стихало. Борас ругался сквозь зубы, шел к бочке, плескал водой. Вода текла по полу, холодное мешалось с теплым, потом Лин опять начинал стонать, и все повторялось снова...

— Надо же... а малыш-то совсем не такой и хлипкий, — проворчал Бо себе под нос. — Это хорошо. Почтенный Нарайн хотел деткам урок преподать? Вот, рыженький, будешь еще и уроком. Только живым — это вряд ли. Да и зачем? Поверь старику, мальчик, за жизнь цепляться не стоит...