Страница 31 из 42
Тина помнилась ей совсем другой, какой она была в далёком 1968 году – ещё не старой, крепкой в кости красивой женщиной с узкой талией и по-мужски сильными руками. Тогда они с бабушкой прожили у Христины целый месяц, и Тина баловала девятилетнюю двоюродную внучку, помогая ей шить платья для куклы, а вечерами вела длинные неспешные разговоры с Полиной.
Ещё Рита помнила, как сын Тины Николай приехал в гости к матери и привёз десятилетнего Сережу – старшего Тининого внука. Прошёлся по хозяйски по двору. – «Ну-к, мама, где, говоришь, у тебя топор-то? Серёжка, дуй на чердак за гвоздями, а ты, Рита, тащи молоток».
Поправил покосившийся забор, починил крышу сарая, залатав дыры кусками толя. Мастерил что-то в коровнике, постукивая молотком – «так-так, тук-так-так!». А вечером уехал, оставив матери Сережу. У Риты появился товарищ – её троюродный брат. Рита не понимала, что значит – троюродный.
«Мать твоя с моим Колюшкой двоюродные, а вы, значит, троюродные» - объяснила Тина. Если мама с дядей Колей двоюродные, то и мы с Серёжей тоже, - думала Рита. – И нечего придумывать непонятные слова! Троюродные, значит, есть и четвероюродные, и пятиюродные, и стоюродные, - веселилась Рита. Ей было весело тем летом. Они с Сережей целыми днями играли, раскачивались на верёвке, заменявшей качели, ловили в Пескарихе головастых огольцов и кормили ими кошку Мурку.
Тётка тина поила Риту с Серёжей парным молоком, наливая его в стеклянные поллитровые банки из-под консервов, которые шли у неё вместо стаканов. Дети пили наперегонки тёплое, пенящееся, волшебно вкусное молоко – кто первым выпьет, бьёт проигравшему щелбан. Тина с Полиной хохотали – глядите, не лопните! Рита помнила добрые Тинины глаза – синие, как у бабушки, в мелких лучиках морщинок. Помнила её широкую, во всё лицо, улыбку. И – не узнавала в этой хмуро смотрящей на них женщине прежнюю Христину.
Христина не сошла даже с телеги, не обняла Лиду с Ритой, не заплакала от радости.
- Живите! – махнула рукой, вроде как пригласила. А лицо недовольное, губы в скобку собрала, взгляд вприщур, в глазах досада… Рита подошла к ней, обняла и почувствовала как обмякли Христинины плечи.
Тина нехотя слезла с телеги, вымолвила со вздохом, словно не хотела говорить, да пришлось:.
- Ну, здравствуй, племяшка. Не забыла дорогу-то, чай? Домой сами дойдёте, ворочАться не буду, примета нехорошая, да и лошадь туды-сюды гонять… – Тина обняла племянницу, расцеловала в щеки троекратно, по-русскому обычаю. И вздохнув ещё раз, сказала:
-Ну-к, живите, раз приехали. Нековды мне с вами, ворочусь, тады уж… В выходные-то мои приедут, Алька с Томкой, тесно в избе-то будет… Спать на сеновале будете, тёпло ночам-то, не замёрзнешь, поди… - и, кивнув на прощанье Рите, уселась на телегу и тронула вожжи.
Лошадь неспешным шагом двинулась по дороге в гору. Тина её не погоняла. Лида с Ритой долго смотрели ей вслед, но Христина не оглянулась.
=================== Сеновал
Миновав мост, вышли на деревенскую улицу. Дом Христины – крайний – Рита узнала сразу. Он сильно обветшал и словно бы стал ниже. Забор покосился, и его подпирали длинные слеги. Сарай почернел и старчески прогнулся в хребте. Рита подумала, что надо бы его покрасить, и забор починить, да и дом… Сердце больно защемило от незнакомой ей прежде тоски: вот она – бабушкина деревня. А бабушка никогда уже не приедет на свою родину, Тина про неё даже не вспомнила, словно Полине нет здесь места, даже в памяти места нет! Да и им с мамой, кажется, тоже нет…
Рита никогда в жизни не спала на сеновале и теперь думала – как же они там будут спать? Сеновал – для сена, корову зимой кормить. А спать полагается на кровати, или хоть на лавке, или хоть на полу, матрас бросить и спать. А на сеновале – это как?!
- А сено - оно колючее, наверное? Как же на нём спать? – недоумённо спросила Рита.
- Ой, да на сене-то – самый сон! – рассмеялась Тина, и сразу стала похожа на Ритину бабушку. – Колется… Одеяла вам дам, простыню на него постелете – дак ничего колоть не будет. А хошь, пододеяльник дам, спите на здоровье…
… Аля приехала на следующий день, с двумя детьми, а ещё через день объявилась Тамара с Настей. В избе сразу стало тесно. Сговорились они, что ли? Рите с Лидией Степановной пришлось перебраться на сеновал: спать в избе им было негде. Вдвоём они взялись за обустройство ночлега: растрясли сено, на нём расстелили одеяло, на одеяло простыню. А второе одеяло свернули конвертом и под ним спали. Под одеялом было тепло, сено сильно пахло цветами и мятой, и Рите очень нравилось спать в этой душистой сладкой темноте, изредка нарушаемой скрипом досок, шорохом сена и пиликаньем сверчка.
А Златику спать было страшно. Дома он обычно укладывался у Риты в ногах, на её кровати, игнорируя свой матрасик. Рита укрывала его углом одеяла, и Златик сладко посапывал, дёргая во сне лапами – наверное, догонял кого-то. Спать на сеновале Златик категорически отказывался, маялся и поскуливал жалобно – боялся. Рита с мамой пробовали уложить его в ногах на одеяло, но Златик трясся от страха и скулил, и успокаивался только забравшись под одеяло. Ввинчиваясь пушистым веретеном, Златик пролезал под одеялом до самого низа, туда, где кончался «конверт», и свернувшись в ногах пушистым тёплым клубком, переставал дрожать и засыпал. Под одеялом Златику было не страшно.
Ощущая, как под её ногами сонно-ритмично вздымается тёплый собачий бок, Рита улыбалась в темноте: набегался намаялся, налаялся… Спи, мой хороший!
================= О Златике и колбасе…
Вставали рано. Завтракали одни – Тина, подоив корову и проводив её в стадо, уходила в огород, закрыв за собой калитку. Рита хотела было ей помочь, но Христина неожиданно воспротивилась: «Не надо, сама прополю, ты ж мне всё подряд повыдергаешь. Сама справлюсь. Не то – Алька поможет. Идите, гуляйте. Без вас управимся». – Не хочет нас с мамой в огород пускать, вдруг сорвём чего да съедим, - поняла Рита, и ей стало неловко. Словно она чужая Тине. И мама чужая.