Третий лишний

Родители Кэтрин были крайне не довольны выбором дочери, но если приходилось выбирать между тем, чтобы их дочь оставалась старой девой, и не внушающим доверия бедным женихом, предпочли мезальянс. Их утешала и внушала надежды мысль, что мистер Гриндл не увлекался азартными играми, не волочился за женщинами и не пил. После некоторых раздумий, ее семья согласилась на их брак. И через положенных полгода со дня помолвки, Кэтрин стала миссис Гриндл.

Общество считало, что Айзеку повезло. Солидное приданое, хорошо воспитанная, добродетельная жена… И только он знал, чем ему пришлось заплатить за материальное благополучие.

В презентабельных семьях приличным девушкам предписывалось соблюдать девственность не только физическую, но и нравственную. Родители жены, как достойные пуритане, придерживалась этого правила всецело. Их дочь выросла слишком целомудренной, мало знающей о реальности семейной жизни, а когда пришло время узнать об этом подробнее, она пришла в ужас.

В первую брачную ночь Айзек попытался раздеть невесту – она посчитала это оскорблением и уехала к родителям. О чем с ней беседовали дома, он так и не узнал, но вскоре Кэтрин вернулась, однако сразу заявила, что «это» она будет делать только с целью зачатия детей. По ее мнению, если муж будет заставлять ее делать такие  грязные вещи  ради своего удовольствия, то этим он будет приравнивать свою жену к проститутке. А этого она стерпеть не сможет. На объяснения супруга, что это естественная мужская потребность, Кэтрин  ответила, что свои мужские потребности он может удовлетворять с павшей женщиной, но она не позволит губить ее душу и отдалять от Господа. Айзеку ничего не оставалось, как согласиться, ведь сбежавшая в первую брачную ночь невеста – это позор и для супруга.

Так чета Гриндлов и жила, однако саму Кэтрин это нисколько не смущало. Ей было комфортно и душевно, и физически, чего про себя Айзек сказать не мог. Любая попытка поговорить об этом натыкалась на глухую стену. А поскольку у Кэтрин слаба здоровьем – рождение детей откладывалось на неопределенный срок. Сомнения насчет недомогания супруги у Айзека возникли сразу, но не брать же ему жену силой!

Пытаясь решить свои трудности, Айзек придумал, как ему казалось, отличный план. Оставалось лишь воплотить его в жизнь, что требовало осторожности и времени, но он умел ждать.

Отвлекшись от воспоминаний, вернулся к разговору со служанкой.

 – Вы испытываете радость, читая Писание или слушая проповедь? – сменил Айзек тему разговора.

«Да они оба лицемеры! – ужаснула Ханна. – Оба жить без него спокойно не могут».

Однако вслух ответила:

– Да, мистер Гриндл,  я испытываю некоторое успокоение и смирение.

– Я не говорил об успокоении или смирении, я говорю о радости. Испытываете ли вы радость?

– В Сочельник или Пасху, слушая проповедь преподобного Поупа, да, чувствую радость и испытываю особое  благоговение, – увернулась Ханна от прямого ответа.

– А в обычные дни?

– Боюсь, что нет. Я вас разочаровала?

– Да. Меня расстроило не столько отсутствие радости в вашей душе, сколько ваше лицемерие.

Ханна посмотрела на него удивленными глазами, но решила не отпираться, а согласиться с прихотью хозяина.

– Прошу прощения, если я показалась вам не вполне искренней или в чем-то недостойной, мистер Гриндл.

– Я думал о вас лучше.

– Мне кажется, что любому человеку свойственно лицемерие.

– М? – он с интересом взглянул на нее. – Вы не допускаете, что бывают люди чистые и одухотворенные? Судите всех по себе?

– Возможно. Мы так привыкли притворяться перед другими, что под конец начинаем притворяться перед собой.

Наступила тишина. Лицо Айзека стало пунцовым, от ярости сузились глаза, и он, набрав воздуха, прошипел:

– Что?! Вы позволяете себе слишком много. Не забывайтесь, вы всего лишь служанка. И если не будете знать место, будете уволены.

– Простите, мистер Гриндл.

После того, как разозлила хозяина, Ханна сообразила, что повела себя дерзко, и лучше бы было держать язык за зубами. Она стояла и молчала, а он громкими шагами мерил комнату.

Немного успокоившись, мистер Гриндл возмущенно спросил:

– Где вы набрались такой дерзости?

– Влияние преподобного Поупа, –  ответила Ханна и, заметив изумление на лице хозяина, пояснила: – У него есть сборник афоризмов Ларошфуко, иногда я читала, некоторые запомнила.

– И что вы еще запомнили?

 – Все мы обладаем достаточной долей христианского терпения, чтобы переносить страдания других людей, – процитировала Ханна.

– Вы забываетесь! – резко напомнил он.

– Вы сами просили.

– Да что такое?! Хорошей служанки не найти, все какие-то выскочки! – возмутился он, а потом рявкнул: – Прочь!

Пока Ханна в спешке покидала комнату, мистер Гриндл вдогонку крикнул:

 – И не забывайтесь!

 Резко открыв дверь и выскочив из комнаты, она столкнулась с  Маленькой Мэри, которая от неожиданно резкого окончания разговора не успела отойти от двери и была поймана с поличным.

– Что ты тут делаешь? – громко спросила Ханна, стараясь, чтобы ее услышал хозяин.

– Не твое дело! – прошипела Дылда, убегая.

– В чем дело? – недовольно поинтересовался мистер Гриндл, выглянувший из кабинета.

 – За дверью стояла Мэри – служанка!

Он, не ответив, скрылся в кабинете, громко хлопнув дверью.

Когда Ханна спустилась к миссис Гриндл, та принялась ее заинтересованно разглядывать. Не дождавшись ответа, хозяйка раздраженно спросила: