Страница 15 из 139
Время поджимало.
Старая нянька, завидев княженку с Малкой, только руками всплеснула:
- Где же вы? Скорей уж...
- Да-да... - закивала Велька, резво взбегая по лестнице в горницы, - мы скоро, скоро...
Она уже успокоилось. И чего всполошилась, спрашивается? Подумаешь, парень в щеку поцеловал. Грозит поймать на шапку — видали таких! По всему выходило, что теряться, волноваться вообще было не надо. Ну, запамятовала про ленты с жемчугом, нехорошо, так следовало ловчее врать, а не теряться. А она до того забылась, что волшбу огненную показала чужакам, будто и впрямь была нужда! Хоть и мелкую волшбу, простенькое заклятье, бабка такое истинным пустяком считала, но люди непривычные пугаются, ещё как. Когда, давно уже, Велька впервые показала Чаяне эти искорки, а ещё как она лучину без огнива зажигать может, просто пальцами — так княгиня Дарица в ужасе была, чуть ли не под замок посадить Вельку хотела! Обошлось, князь-батюшка уладил, княгиня смирилась. Велела, правда, девкам ведра с водой держать возле Велькиной горницы, первое время так и делали, пока княгиня не успокоилась, не поняла, что никакого пожара падчерица не устроит...
А тут и не заметила, как искры бросила. Не то беда, что сестрины женихи видели, а то, что она забылась, волю потеряла! Бабка всё твердила, что хуже нет, как волхве волю потерять!
Пусть бы уехали они быстрее, кариярцы эти.
Чаяна вон уже млеет от Иринея! И хорошо, и славно...
- Ох, прости, княженка! - Малка, расплетя Велькину косу и отложив в сторону ленты с жемчугом, теперь торопливо расчесывала ей волосы березовым гребнем.
Русалки кос не носят...
- Как он на тебя смотрел, княженка. Княжич этот, кариярский.
-Забавлялся, что ему, - уронила Велька равнодушно, - а если повезет, мы найдем среди них старшего нынче ночью.
- Ох, княженка! Старший — он же проклятый!
- Вот и узнаем, который проклятый. А точно ли один проклятый, не все? - усомнилась она вслух, пока горничная раздирала гребнем её буйные кудри, - да осторожнее ты...
- Прости, княженка! А проклятый точно один. Нянька вчера сказывала у печки. Проклятье на самом князе и на наследнике. А что за проклятье, никто того не знает.
- Слушай, ну странно это, - Велька задумчиво потерла нос, - все знают про проклятье, но не знают, в чем оно! Все его боятся, говорят, что злое, родниться с кариярцами не хотят. Так?
- Так, княженка. Только роднятся с ними, всё равно. Кариярское княжество богатое, говорят, большое...
Те четверо красивых и веселых парней не казались ни несчастными, ни хоть как-то удрученными судьбой.
- Может, болезнь какая? Смерть ранняя? Так князь их человек не молодой, верно. А что тогда? Какой-нибудь запрет? Что ещё нянька говорила, а, Малушка?
- Ещё говорила... А, вот: на войну и даже в полюдье их князь сам не ходит! И наследник его тоже. Как надо вести войско, так воеводой кто-то из княжьих братьев идет, или из бояр. Это только странно, а остальное по-обычному. Так нянька сказывала, княженка.
- Гм... - вздохнула Велька, - и сидит, выходит, князь в Карияре безвылазно? Но так не бывает, какой же он тогда князь. Может, просто сам князь хворый, а наследник... ведь неизвестно, кто он. Откуда известно, что наследник с войском не ходит?
- Так свои-то не могут не знать, княженка, - понизила голос девка, и нагнувшись к уху Вельки, вовсе зашептала, - князь наш, батюшка твой, вечор(1) бояр собирал ближних, да не в палате, а в своей горнице. И будто бы боярину Вуйко Мареничу поручил к себе в гости зазвать того боярина кариярского, что с княжичами приехал, подпоить его да вызнать про проклятье.
- И что?..
- Да ничего, княженка, больше не знаю! И про это... так, шепоток слышала, уж ты меня не выдай!
- Ясно, что не выдам. Ты вот что, Малушка, когда мне нянька чашку с отваром подаст, отвлеки её. Мне отвара нынче не надобно. Сделаешь? - Велька сняла шнурок с оберегами, положила в шкатулку.
Не положено русалке людских оберегов.
И рубаха её чистая, без вышивки, белая как морозный снег, потому что на том снегу и белили полотно для неё в прошлую, на редкость злую, зиму.
- Как же можно, княженка?! - вскинулась девка.
- А так, - отрезала Велька, - если я под русальим дурманом буду, как смогу волховать? Да не бойся. Думаешь, поймают меня? Ни за что не дамся. Давай, садись, я тебе волосы расчешу, быстрее будет, - она вскочила, усадила горничную на свой табурет и принялась расплетать той косу...
Все уже ушли со двора, остались только девушки в русальих рубахах, несколько старух и совсем дряхлый дед, которому ходить было невмочь. И так в любом дворе, весь город, почитай, собрался на высоком речном берегу. На Купалу добрые люди дома не сидят.
Чаяна молча стояла у гульбища, дожидалась, когда волхва из Ладиного капища с помощью старух закончит готовить отвар. Как все, босая и в белой русальей рубахе, с гладко расчесанными волосами, в которых — ни нитки, не то что ленты, и переплетенными длинные пряди быть не должны. Кругом неё толпились девки, не только с княжьего двора, а со всей улицы и переулочков, не в каждом же дворе русалий отвар варить. У всех белые рубахи, гладко стекающие на спину волосы. Шума-гама не было, но многие переговаривались, пересмеивались, хоть и тихонько — праздник же, да какой! Грустить вроде причины нет. На княжну поглядывали. Княжна и боярышни мало отличались нынче от собственных сенных девок, разве что руками маленькими и слишком белыми. Русалкам это безразлично. Главное — ни оберега, ни даже малой бусины, и ни одной цветной нитки! А то не вселится в девку русалий дух, другие русалки заметят чужую, защекотать могут, разума лишить, а то и побить. Старухи так говорят...
Русалок в реках и озерах видимо-невидимо, а воплощаться не каждая из них способна. Потому и приходят девушки-невесты к речке, ничем не защищенные, чтобы на короткое время дать русалкам тела, принять в себя русалий дух, надеть подаренный людьми венок и побегать по зеленой траве, подышать пряным воздухом купальской ночи, полностью отдаться нечеловеческому, исступленному неистовству — потому что в последний раз в этом году дано Даждьбоговым дочкам погулять на земле. Так всегда было, так предками заповедано. Погуляют и спокойно уйдут, а вернутся с Лелей будущей весной.