Страница 30 из 58
Утром на озеро опустился холодный туман, скрывая противоположный берег.
Проснувшись в объятиях Анны, я осторожно высвободилась и, одевшись, спустилась на первый этаж. Тишина в доме указывала на то, что я встала, скорее всего, первая. Немного странно, учитывая, что лучше рыба клюёт утром. Тётя опять будет печалиться, если ничего не поймает или не выполнит хотя бы минимальный план.
Станиславский, как и обещал, спал на диване.
Говорят, что когда человек спит — он являет своё истинное лицо. Лично мне всегда эта фраза казалась смешной и неправильной: ведь когда ты спишь, то можно выглядеть невероятно глупо, будь ты хоть высокооплачиваемым актёром из Голливуда, хоть императором вселенной, хоть последним нищим бродягой.
И всё равно я подошла ближе и перегнулась через спинку дивана, разглядывая падшего ангела. Сейчас он совсем казался человеком. Он не стал накрываться одеялом, хотя мне кажется, что попросту забыл об этом, зачитавшись книгой. На груди, прижатая рукой, у него лежала «Гордость и предубеждение» авторства Остин Джейн. Очки были откинуты наверх, видимо, чтобы не мешали. Станиславский выглядел совершенно безмятежно. Я взяла книгу, вложила найденную на столешнице бумажную салфетку и положила на журнальном столике. Аккуратно сняла с него очки и, сложив, оставила рядом с книгой. Нашла в кресле плед и укрыла библиотекаря, на что тот, что-то пробормотав, перевернулся на другой бок, вызывая у меня улыбку.
На журнальном столике было свалено, по всей видимости, содержание карманов Марбаса: связка ключей с брелоком в виде логотипа какой-то знакомой компьютерной игры, но я никак не могла вспомнить, какой именно, кошелёк, утопленный вчера Blackberry и наушники. Рядом с кошельком валялись пара банковских карт, исключительно платиновые, и сморщенный от воды паспорт гражданина США. Я с трудом поборола желание посмотреть вклеенную туда фотографию и ложную информацию о владельце.
Выйдя на улицу и тихонько закрыв за собой дверь, я поёжилась от сырости. Трава была покрыта росой, а кроссовки всё ещё были влажными после вчерашней драки падших. Потирая руками плечи, надеясь хоть чуть-чуть согреться, я пошла в сторону причала. Справа от него, на берегу, к моему удивлению, уже успели разжечь костерок.
На причале уже кто-то сидел с удочкой. Подойдя ближе, я поняла, что это Марбас. Ладони сами собой сжались в кулаки, но я с трудом удержалась, чтобы снова не начать его избивать. Да и сомневаюсь, что в этот раз он позволит мне это сделать — сразу швырнёт в озеро и очень повезёт, если не попробует ещё и утопить.
— А, это ты, — он обернулся и удостоил меня взглядом. — Чего не спится?
Я раздражённо пожала плечами, но ничего не ответила. Марбас подождал с полминуты мой ответ, потом вздохнул и отвернулся обратно к озеру, снова увлечённо наблюдая за поплавком.
— Так и будешь стоять и сверлить мне спину взглядом? — поинтересовался демон.
— Пытаюсь понять, как такого как ты земля вообще носит.
— О, не пытайся. Я творил такое, от чего бы тебя вывернуло на изнанку и ты лишилась бы рассудка, и как видишь, никакой кары не последовало.
Падший замолчал, но после всё же продолжил:
— Люди любят утешать себя мыслью, что вселенская справедливость воздаст при жизни плохишам. Увы, тут я тебя разочарую — мне грозит максимум смерть. Ада и Рая для таких как я не предусмотрено. Обидно, конечно, было бы помереть: мне тут вполне себе нравится. А потом я просто растворюсь, словно меня никогда не существовало. Несправедливо, правда?
— Очень жаль, что для таких как ты не приготовлено котла в Аду, — пробормотала я, борясь с желанием столкнуть его в воду.
— Я проходил через такие испытания, что мучения грешников в Аду покажутся спа-курортом, — Марбас выполнил подсечку и начал наматывать леску. Послышался плеск. Рыба пыталась вырваться на свободу, но крючок держал крепче. — Роб-роб тебе всё верно сказал: у нас тут война, а не детские игры в песочнице. Твой отец сам решил быть охотником, его никто не заставлял.
Рыба снова забила хвостом, но, оказавшись около самого причала, была вытащена сачком и брошена на деревянный настил.
— Ты не осуждаешь львов за то, что они убивают буйволов чтобы прокормиться, и не осуждаешь буйволов, за то, что те не менее опасны для первых. Для тебя это часть природы, часть жизни, её естественный ход, — демон посмотрел на меня, но в его взгляде не было ни злости, ни насмешки. Он был совершенно спокоен. — Почему же меня ты ненавидишь так, словно я не имею права защищаться и не имею права существовать?
Марбас достал рыбу из сачка. Ею оказался крупный судак, дюймов пятнадцать в длину. Хороший улов. Падший держал его, погрузив пальцы под жаберные крышки. Рыба хватала ртом воздух, но уже не била хвостом.
— Ты убиваешь в своё удовольствие, — выпалила я, наблюдая, как парень достал из чехла на поясе нож. На этот раз обычный, не ледяной.
— Волки тоже убивают в своё удовольствие. И люди их отстреливают за это. И в то же время восхищаются их силой и красотой. Не много ли люди берут на себя, играя в богов и решая, какой вид достоин существовать, а какой нет?
Рыба оказалась прижатой одной рукой к настилу, во второй же блекло сверкнуло лезвие ножа. Рыба едва ли пыталась вырваться, но в последнее мгновение, словно почувствовав свою смерть, резко дёрнулась, когда нож вспорол ей брюхо.
— К сожалению, мы стоим на ступеньку выше в пищевой цепочке, девчонка. Можешь плакать сколько угодно, но таково решение папашки — нас отпустили живыми и выдали лицензию на ваш «отстрел», — Марбас вытащил из рыбы внутренности и швырнул их в озеро, отрезал хвост и голову и отправил вслед за потрохами. Разрезав и подняв оставшееся филе с досок, он наклонился и осторожно прополоскал в воде с другой стороны причала. После сунул половинки мне в руки, промыл нож, вытер о свою футболку, свернул рыболовные снасти и пошёл к костру. Я молча последовала за ним.
В озере, напротив костра, оказались две деревяшки. Падший осторожно достал их из воды и положил в огонь, от чего послышалось шипение.
— Давай сюда, — Марбас забрал у меня рыбу и положил половинки на деревяшки так, чтобы их не касалось пламя.
— Зачем ты её готовишь? Я думала, ты можешь сырым мясо жрать.
— Солнышко. Всё в этой жизни можно попробовать сделать хотя бы раз: даже родиться и убиться. И уж тем более — жрать всё подряд. Авось пронесёт. Но я ж не варвар какой. Рыба холодная, а я предпочитаю всё же что-нибудь погорячее. А что с обувью? — он посмотрел на меня. — Всё ещё мокрые? Не боишься заболеть?
— Тебе-то какое дело?
— Проявляю вежливость, — пожал он плечами и, поднявшись, зашёл ко мне за спину. — Казадор, ты ведь знаешь, что я не твой ровесник. И тем не менее, ты умудряешься меня выбешивать каждую минуту. Тебе совсем жизнь не дорога?
— Мне плевать на твоё сраное самолюбие, чудовище. Будь ты хоть трижды богом. Я найду способ тебя прикончить, раз этого не могут сделать остальные.
— Не могу понять, ты настолько смелая или настолько дура, — я почувствовала его горячее дыхание за ухом, от чего у меня пробежали мурашки по спине. Падший убрал волосы с моей шеи, но сделал это, не дотрагиваясь до кожи, от чего казался призраком. — Ты снова меня злишь.
— Я убью тебя, Марбас. Как только мне выпадет такой шанс — я прикончу тебя. Плевать, что я обещала не быть охотником, ради тебя я сделаю исключение.
Я почувствовала, как его ладони сжимают до невыносимой боли мои предплечья, но не проронила ни звука, заморгала, не позволяя глазам слезиться.
— Буду ждать, девчонка. Может быть, с тобой окажешься куда веселее, чем с Лаурой. Я могу и не сдержаться. Ты мне практически войну объявила и стоишь тут, соблазняешь нежной тёплой кожей, — я ощутила прикосновение чего-то ледяного на бедре. — Голова кружится от одной мысли о том, как ты будешь всхлипывать от боли, когда на ней будет расцветать кровавый узор.
Я зажмурилась, стараясь дышать как можно более ровно, но сердце всё равно колотилось как сумасшедшее, а всё внутри сжалось от ужаса. Понимала, что он не шутит сейчас.
— Тебе страшно? Правильно, что боишься, солнышко. Я ведь не буду тебя щадить, мне твои слёзы как музыка, — продолжал он, лезвие медленно скользнуло вверх по руке, потом по плечу к моему горлу. Я почувствовала, как острие упирается мне в подбородок. А потом снова ощущение холода, такого же, как и в супермаркете, когда он убивал ангелов, и во время бойни в полицейском участке. — Казадор, ты ведь ненавидишь меня за то, что я сделал с ними всеми? С Лаурой, с Патриком. Знаешь, сколько их у меня таких было? Беззащитных, молящих остановиться, убить их. Слабые люди — они как способ выместить злость. Забиваются в угол и просят о пощаде. Хоть какой-нибудь.
Меня тряхнуло, но Марбас не дал мне пораниться о нож, частично отодвинув его от моего горла, частично отдёрнув меня на себя. Я потеряла равновесие и упала к нему в объятия. Демон тут же выполнил удушающий захват свободной рукой, но не до конца, позволяя мне свободно дышать. Я инстинктивно вцепилась в его руку пальцами, но он лишь тихонько рассмеялся на это.
— Маленькая глупая охотница, — прошептал он мне. — Не разочаруй меня, ладно? Я буду ждать, когда ты придёшь за моей головой. И чем быстрее ты это сделаешь, тем меньше погибнет от моей руки других людей.
Он убрал нож и выпустил меня так же неожиданно, потом отступил назад. Я обернулась и посмотрела в его глаза. Несмотря на цвет, они были ледяные, в них читалась только желание уничтожать всё вокруг. Он принял свой истинный облик, обнажил клыки.
— Просто живи и знай, что каждый прожитый тобой в страхе день — это чья-то жизнь, — рассмеялся он.
— Ты отвратителен, — прошептала я. Руки ходили ходуном.
— А ты человек, — падший обошёл меня и уселся на бревне у костра, подув на ледяной нож, от чего тот снова сделался металлическим. После этого он спрятал его в чехол на поясе под футболкой. — И скажи, что я не прав. Прав же. А теперь, пообещав свернуть друг другу шеи, предлагаю торжественно позавтракать копчённой рыбой.
Марбас смотрел на меня так, словно ничего такого сейчас не произошло. Словно это всё было шуткой, не более. А то и вовсе моей галлюцинацией. Он указал на такое же бревно, лежащее рядом, но я развернулась и пошла прочь. В голове, словно кассета заела: «Каждый прожитый тобой день — это чья-то смерть». Меня снова бросило в дрожь.
За мгновение до того, как костёр и сидящий у него падший должны были скрыть кусты, что не говори, а место он выбрал профессионально — со стороны домов его не было видно, я обернулась и посмотрела в его сторону, померещилось, что от Марбаса к деревьям скользнуло по земле чёрное, похожее на тень, пятно. Я тряхнула головой. Померещилось, наверно. И решила ничего не говорить об этом разговоре Асмодею. Проблемы надо решать по мере их поступления. Пока что это просто звучало как угроза. Да и очередь уже начинает выстраиваться из желающих меня прикончить, если честно.
Сама не знаю почему, я рассмеялась. Шла и смеялась до самого дома.