Страница 40 из 83
- Сумасшедшая… Свалишься когда-нибудь.
Яска помотала головой.
- Я никогда отсюда не свалюсь. А если свалюсь – раскину руки – вот так! – и они станут крыльями. Я не упаду, Рони, я – полечу.
Старшая каннка пожала плечами и забралась с ногами на постель. Снова улыбнулась.
- Куда лететь-то собралась? Птица…
- А ты как думаешь? Ат-ласса ри-иаэ ан-эвэннэ айа ан-гил…
- Что? – Рони возмущённо фыркнула. – Что за чушь ты опять насочиняла?
Яска обернулась, встретившись с сестрой взглядом: серебристый ковыль вспыхнул светом звёзд, солнечные лучи отразились в водах далёкого озера…
- Яска, ты опять далеко. Выслушай меня, прошу тебя.
- Я слышу, Рони, ты вот только – нет. Я говорила о Кеории.
- О Кеории? – Рони поджала губы. – Ты ещё не выкинула эту чушь из головы?
- Нет. Гэлл говорил, там по сей день война. Понимаешь, Рони? Там по-прежнему всё, как и десять лет назад.
Рони отмахнулась досадливо.
- Ты мне ещё про Тонгора и Таильни расскажи, и про Тварей Ночи.
- Зачем ты так? – Яска вздохнула. – Зачем? Хранитель Востока сейчас Алри Астариэнн. Он и Хозяин Тинувир Ора вместе…
Рони рассмеялась – как всегда, когда речь заходила о чём-то подобном. Говорили они с сестрой часто: мечтательно-сумасшедшая Яска и спокойно-рассудительная Рони; Яска строила планы, старшая, привыкшая опекать младшую и заботиться о ней, объясняла, чем те негодны для настоящей жизни. По крайней мере, Рон можно было доверять, она умела хранить секреты, хоть и посмеивалась над чудачествами сестры сама.
Яска скользнула на кровать, обняла Рони за плечи, взяла за руку, привычно сравнивая её нежную, белую, унизанную перстнями кисть и свою узкую, исцарапанную ладошку, длинные худые пальцы.
- Рони, - спросила задумчиво, - а на кого бы ты хотела быть похожей?
- Похожей? – старшая сестра усмехнулась. – Яска, у тебя мысли скачут скорее твоего Гнедого… Или, - она вновь нахмурилась, - что-то тебе напели твои грязные зеленоглазые вруны?
- Как ты их всё-таки не любишь, Рони, а ведь не слышала ни разу, какие удивительные они умеют рассказывать истории, какие песни поют… Но, нет, я сейчас не из-за них спросила. И совсем не из-за кого-то, мне просто хотелось бы знать.
- Не помню, не думала, - Рони пожала плечами. – А ты?
Яска встала, прошлась из угла в угол комнаты, остановилась перед зеркалом, всматриваясь в своё отражение; вздёрнула острый подбородок и – резко перехватила лоб узенькой, причудливо переплетённой тесьмой – кеорийским ремегом.
- Анга –
… уронила жёстко.
***
… Жёлтые улицы Яшмета – золотые, тёплые – она бежала босиком, приятно было чувствовать под шагами каждый камешек мостовой. Она могла даже зажмуриться – слишком хорошо зная этот путь, чтобы ошибиться или оступиться, путь к пыльно-золотой дороге, петляющей между холмов Нэриаэаренны. Она летела навстречу ветру и вздрагивали разметавшиеся по спине тяжёлые пряди медных волос, замирала – лишь на миг, сразу за воротами города – глубоко вдыхая запах нагретой солнцем земли, резкий, пряный; жмурилась на солнце, как кошка, и – не открывая глаз – бросалась вперёд: босиком по острой грани реальности, вдогонку за собственными сумбурными мечтами; и Мир преломлялся в дымке детских фантазий. Здесь был её дом – в странной стране, которую не нанесёшь на карту, которой имя – счастье, свобода, жизнь – детство; и сердце билось в такт дыханию земли, глухому пульсу, отдававшемуся гулом во всём теле. Она пила жадными глотками бьющий в лицо ветер, чутко ловила звуки и запахи, слыша весь мир словно музыку, легко узнавая голос каждого цветка, каждого камушка, каждой травинки – казалось, что ещё чуть-чуть, и она ухватит наконец ту таинственную нить истинной сути, что скрывалась за лёгким шорохом серебристого ковыля, разгадает еле видимые знаки в полёте небесных птиц, в утренней росе, выпавшей не в срок, в узоре прожилок ивового листа или следов в дорожной пыли, взметнувшейся под ногами.
Для неё – всё имело особый смысл, она чувствовала это постоянно: как говорят с ней травы и цветы, как поют звёзды, как шепчет ветер… Яшмет был её сердцем, чтобы ни говорила она вслух. Ветер с Востока – крыльями души, мечтой – тем самым то ледяным, то обжигающим дыханием в спину, подталкивающим на немыслимые поступки, что уросы звали ветром безумств и дальних странствий…
Она блуждала за городскими стенами почти всё детство, вовсе не чувствуя, не зная, что такое – одиночество.
***
Ясс её звали.
Яска, Ясняна, Ясенька. «Бродящая», «Идущая»…
… осторожно ступала в шелковистое серебро ковыльных склонов, и каждый шаг был словом, сказанным так громко, что слышала вся Нэриэаренна, а эхо шло волной по худому, стремительному телу рыжей босой девчонки…
Веди меня, ветер! Тело моё – пышущая жаром земля; глаза мои – бескрайнее серебристо-зелёное море; руки – серые путы бесконечных дорог; мой голос – в шелесте трав, в шуме Моря, там, за гранью неведомого. Я – солнечные лучи, паутина чужих, ещё несовершённых судеб, падаю на лица, обжигая, ослепляя, оставляя свой след – маску, которую не снять. Я – твоя, торгх тебя побери! Я – иду – к тебе – к Солнцу – к Морю – к серой ленте слившихся в Одну дорог- с каждым шагом- обретая душу – растворяясь в ветре – в тебе… Я – ковыль-эммет, проросший сквозь пепел, сквозь золу, сквозь неверие.