Страница 7 из 45
- Ну…раньше! – перебил Илья жену. – Раньше ты была как все, а теперь ты жена руководителя ПВД (походов выходного дня). А я не хочу, чтобы моя жена по лесам…шастала! (Марина голову бы дала на отсечение, что Илья хотел сказать совсем другое, но – вовремя остановился. Её стало обидно до слёз, но она сдержалась)
- А если не с тобой? Если я с другой группой пойду, отпустишь? – спросила Марина.
- Сказал же – нет! Нечего тебе в походах делать, ты ребенка воспитывай. Навещай почаще. Раз такую родила! – отрезал Илья. Вот этого-то ему говорить не следовало. – Марина заплакала. У неё в роду олигофренов не было, она знала точно. Значит – были у Ильи? Она ведь ничего не знает о нём. Илья никогда о себе не рассказывал, а если она спрашивала – упорно отмалчивался. Это у него было что-то не так, и в том, что Анечка родилась больная – его, Ильи, вина! – поняла вдруг Марина. – Он мог бы сказать её, предупредить… А он её упрекает!
Марина очень удивилась бы, узнав, что Илья регулярно навещает дочку, привозя её любимые конфеты «Гулливер» и пластилин, из которого девочка лепила забавных зверюшек, терпеливо разминая в руках неподатливые цветные бруски. Зверюшки у Ани выходили – как настоящие (Марина показывала ей картинки со зверями и птицами, и девочке нравилось их разглядывать).
А однажды Анечка удивила всех: скатала привезённую Ильей упаковку (все восемь брусков) пластилина в большой разноцветный комок и долго мяла его крепкими сильными пальцами – пока пластилин не стал мягким, как масло. И вылепила… настоящую античную головку с античной же затейливой причёской (предусмотрительный Илья подарил дочке пластмассовые «инструменты» скульптора)
На «головку» приходили смотреть воспитатели и медперсонал, даже с других этажей приходили. – «Где ты это видела? Кто это?» - приступали к Ане с вопросами. Но девочка упрямо твердила: «Это мама». На другой день Анечка благополучно забыла о «головке» и сосредоточенно мяла в руках пластилин, размышляя, что бы такое из него слепить. Античная головка украсила кабинет главврача – и стоит там до сих пор…
Но Марина так и не узнала об этом.
После того разговора с Ильёй, когда он так сильно её обидел и даже не заметил этого, Марина ни о чем не просила мужа. «Пора начинать жить самостоятельно» - вспомнила она слова, сказанные отцом. Ей и вправду придётся – самостоятельно. Илья, который когда-то не отпускал Марину ни на шаг, повсюду таская её за собой, обходился теперь без неё.
Марине вдруг вспомнился день, когда они с Ильёй, усталые и счастливые, ввалились, грохоча туристскими ботинками, в их маленькую прихожую, и Марина задорно крикнула: «Есть кто дома? Мы голодные, как стая волков!». Как причитала мама, прибежавшая с кухни на шум: «Ой, Мариночка, рюкзак-то какой! Как же ты его несла – остановка ведь не близко!». О том, что рюкзак, доверху набитый орехами, вяленой рыбой и банками с малиновым вареньем, она несла километров десять по лесным извилистым дорожкам ( бегущим через овраги и заросшие густой молодой порослью перелески, пересекающим ручьи и мелкие речушки), в сравнении с которыми сотня метров асфальта от остановки автобуса до дома показались Марине – усыпанным розами, маме она рассказывать не стала.
- Ой, Мариночка, дай хоть на тебя посмотреть! Совсем взрослая стала! Другая какая-то… А похудела как! Илья!! – налетала мама на зятя. – Куда ж ты смотрел?!!
- Ничего, были бы кости целы, а остальное – дело наживное. Это мы поправим. Вот увидите, - сказал тогда Илья. Сбросил с плеч рюкзак (занявший добрую половину их маленькой прихожей) и протопал в ванную. Через 15 минут его уже не было. Илья исчез на добрых два часа – и вернулся навьюченный как ишак: в каждой руке по сумке, за спиной рюкзак, под мышкой – целлофановый продолговатый свёрток. – «Это тебе. Только осторожнее!»
Марина развернула хрустящий целлофан и обмерла: на длинных колючих стеблях подрагивали, словно кивая Марине, изящные головки роз – редкостного бордово-чёрного цвета. Чёрные розы! Её любимые… Но как он догадался? Семь роз, её счастливое число. Но ведь они немыслимо дорогие!
Илья восхищенно смотрел на замершую от удивления Марину, стоящую с розами в руках. – Тонкие стебли цветов… Тонкие смуглые руки… Изящная головка, причудливо уложенные медные волосы… Сама как роза!
- О Господи! Да ты никак весь рынок скупил, ничего не оставил – ахнула Маринина мама. – Не оставил! – подтвердил Илья.
Илья привёз с рынка парного мяса целую гору золотых, пахнущих солнцем абрикосов кусище снежно-белого, дразняще пахнущего сала три баснословно дорогих баночки крабового мяса «Хатка»; маслянисто блестящий чернослив зеленые оливки в красивой жестяной банке… На столе уже не осталось свободного места, а Илья всё доставал из рюкзака покупки, хитро поглядывая на жену. Он привёз всё самое Маринино любимое, не забыл даже вяленую дыню и жареный миндаль!
- Это где ж ты столько денег взял? – всплеснула руками Маринина мама.
- Где взял, там больше нет! – смеялся Илья.
А потом они устроили праздничный ужин по случаю возвращения домой. И до отвала наелись жареной телятины, тающей во рту, заедая мясо – Илья зеленью, а Марина – абрикосами, и запивая Марининым любимым «Лыхны» (абхазское сухое вино из сортов винограда «Изабелла»). На десерт лакомились свежим хлебом (по которому оба так соскучились, что он казался вкуснее пирожных!), макая его в глиняную широкую миску со светлым мёдом.
Ничего не забыл Илья, купил всё самое Маринино любимое. И когда успел изучить её вкус? Ели-то одну рыбу да кашу. Ну, ещё грибы и орехи.