На другом берегу

Поле наконец кончилось, и она оказалась на просеке. Здесь не было ветра, и Марина остановилась передохнуть. Мокрые джинсы тут же обледенели, и Марина замёрзла. Та ли это просека, по которой ушла группа?

Марина долго бежала по лыжне и скоро почти согрелась. Когда бежишь, тепло даже в мокрой одежде, значит, ей надо всё время двигаться. Просеку пересекла другая просека, на ней тоже была лыжня. Потом была ещё одна просека, и тоже – лыжная. Кажется, она где-то свернула…

 

…Или не сворачивала? Марина не помнила, ей не хотелось думать, не хотелось бежать… Она сильно устала. Пришлось остановиться – и сразу же стало холодно. Очень холодно! Марина огляделась – и с ужасом поняла, что уже смеркается. И едет она уже давно, и два часа давно прошли, а станции всё нет! Даже электричку не слышно. Марина знала, что слышно – за восемь километров. Значит, идти… ещё десять? Ей так хотелось верить, что – десять. Тогда она доедет часа за полтора. Может, даже быстрее – если поднажмёт.

Только где она, станция? Хоть бы встретился кто-нибудь! – Но никто Марине не встретился, и спросить дорогу было не у кого. «Хоть бы деревня попалась или дачи!» - с надеждой думала Марина. Но не было на её пути ни деревни, ни дач. Только бесконечная просека, которую пересекали другие – такие же бесконечные – просеки, ведущие неведомо куда. Кажется, она свернула, а налево или направо, Марина не помнила. Бежать уже не получалось. Марина шла, тяжело дыша, плечи ей оттягивал тяжёлы рюкзак, в котором – увы! – не было даже термоса – чай всегда несли мужчины.

Сейчас бы чаю! Горячего-горячего, с сахаром… - тоскливо подумала Марина. – Наши, наверное, уже в поезде, сидят в тёплом вагоне и пьют из термосов обжигающий чай с пряниками. А её бросили. Оставили одну. – Нет, всё не так! – сказала себе Марина. Никто её не бросал, она сама отпустила группу (а они  ждали, они не хотели без неё ехать!). Игорю Софроновичу Марина солгала, что знает дорогу. Думала, здесь близко уже, за полем – станция. Он и убежал. А могли бы ехать вдвоём, и Марина упросила бы его сделать остановку – на пять минут всего! И Игорь напоил бы её горячим чаем из термоса.

Но Игоря давно и след простыл. Его нет, и ей придётся – самой. И никакого чая! – сказала себе Марина. – И никаких больше остановок. Только вперёд!

… Лес наконец кончился. Впереди расстилалось поле. В зыбком свете луны оно казалось призрачным, ненастоящим. А за полем – светились огни! Значит, она всё-таки дошла. Вот только поле перейти…

 

ГЛАВА 14. ИЛЬЯ

Муки совести

Илья дождался, пока Валя уснёт, осторожно высвободил руку из Валиных тонких пальчиков (таких нежных и слабых во сне!) и пощупал запястье – так, для ясности. Пуульс был. Илья оглянулся – не видел ли кто-нибудь его манипуляций с пульсом. Валя во сне вздохнула и убрала руку под одеяло, свернувшись уютным клубочком.

- Кого обмануть хочешь? – прошептал Илья и погрозил ей пальцем. – Ну, спи, а я побежал. Дела!

«Надо бы предкам Валюшкиным позвонить, обрадовать…» - подумал Илья. И отправился… искать Марину. Если бы его спросили: зачем? – он не смог бы ответить.

 

После развода с Мариной (впрочем, Илья не собирался от неё уходить, хотел только «попугать» жену, но Марина не только не испугалась, - вещи ему собрала и проводить вышла! Выставила, одним словом. Как в кино!) – после развода Илья со злости наломал дров. А потом, как говорится, пустился во все тяжкие… Ему нравились многие, но сравнения с Мариной не выдерживал никто. Когда Илья это понял (или просто – устал «сравнивать»), в его жизни появилась Валентина– и он был благодарен за неё судьбе.

Но забыть Марину не мог, как не мог забыть свою вину. Расставшись с женой, он не вспоминал и о дочери. Даже денег не прислал ни разу – ждал, когда Марина попросит. Но она не просила. Гордая! Вот и пусть попробует – без него. Он ничего не имеет против. Хотела учиться – училась, а теперь придётся поработать. Долго она не выдержит, простит.

Марина выдержала и не простила. И тогда Илья использовал «последнее средство» - размен. И выиграл (или проиграл).

Когда из интерната сообщили, что дочери у него больше нет, Илью охватило раскаяние. – Боже, какой идиот! Он же бросил её, не вспоминал, не интересовался даже, как ей живётся, взвалив заботу о дочери на Марину. Может, если бы он не ушёл тогда, Анечка была бы жива… Если бы он не вёл себя так, Марина бы простила, - терзался Илья. Он виноват. Боже, как он перед ней виноват!

Илья хотел сказать Марине об этом  и попросить прощения. Он столько хотел сказать – но, к несчастью, застрял в пробке и безнадёжно, чудовищно опоздал! И на кладбище приехал, когда всё уже было кончено. Марина стояла у могилы Ани одна, и показалась Илье такой одинокой, что у него защемило сердце. Бронзовые длинные волосы свободно спускались ниже пояса. Редкие прохожие, миновав Марину, оглядывались: зрелище и впрямь было редким.

Илья подумал, что Марина стоит здесь давно: на волосах густо серебрились снежинки. Это было красиво – бронза и серебро. Очень красиво. Илья вдруг вспомнил, как когда-то Марина танцевала для него античный танец волос: завораживающие медленные движения, словно ожившие рисунки на древних амфорах (Марина придумала танец сама, но Илья об этом не знал). Распущенные в знак траура волосы – тоже обычай. Так в Древней Греции оплакивали умерших (наверное, и сейчас так оплакивают). Но откуда она… У неё же отец – турок.

Когда они только поженились и у них ещё не родилась Анечка, Марина читала запоем, даже обедала с книжкой на коленях, втихомолку читая под столом. Как-то раз Илья провёл эксперимент, заменив стоящую перед женой тарелку с супом хлебницей. Не поднимая глаз от книжки, Марина возила по хлебнице ложкой, пытаясь зачерпнуть суп. Илья смеялся так, что чуть не свалился со стула. – «Ну-ка, дай сюда» - протянул Илья руку за книгой, но Марина не дала. Илья не отставал: «Должен же я знать, что читает моя жена?»