Страница 2 из 45
От слов дочери Харалампий окаменел. – «Не поедешь, значит?» - переспросил он почему-то шепотом. Марина помотала головой (говорить она уже не могла). Отец издал горлом странный звук, и Марина с ужасом поняла, что он плачет. Сколько помнила себя Марина, она никогда не видела его слёз. «Не надо, папа. Мужчины не плачут» - сказала отцу Марина.
Отец улетел через три дня. В аэропорт Марина не поехала. А вечером маму увезла «скорая».
ГЛАВА 2. МАТЬ И ДОЧЬ
Некому жаловаться
Обширный инфаркт – в сорок семь! Рановато… - удивлялись врачи. Марина не удивлялась. Приезжала в больницу ежедневно и упрямо ждала перед дверью в отделение кардиореанимации, где лежала мама. Посетителей в реанимацию не пускали, и Марина об этом знала. Но всё равно приезжала и подолгу сидела на стуле, ожидая, когда выйдет врач. Врач выходил и каждый день повторял ей одно и то же: «Состояние больной – стабильно тяжёлое. Делаем всё возможное. Но Вы же понимаете – мы не боги! Будем надеяться…»
- Возьмите, - Марина протягивала врачу букет. – Это мамины любимые. Хризантемы.
- Девушка, ну зачем Вы тратитесь – каждый день букет, это ж сколько денег! Вы, может, миллионерша? Зима на дворе. Я ведь говорил Вам, в реанимацию цветы – нельзя!
- Говорили, - эхом отзывалась Марина. – Возьмите. Если маме нельзя, поставьте у себя…
- Да у меня и так уже два букета стоят, вчерашний и позавчерашний!
- А Вы поставьте сегодняшний! – грустно улыбалась Марина. Врач с тревогой вглядывался в её огромные глаза, запавшие щеки…
- Вы завтракали? Ели что-нибудь сегодня? Нельзя же так, Вы же заболеете...
- Завтракала, - соврала Марина врачу.
Еще тяжелей было Марине дома. Не зажигая света, она бродила по опустевшей квартире, переходя из комнаты в комнату, словно ища выхода. – А выхода не было! Горе обрушилось на неё внезапно, и не на кого было опереться, некому пожаловаться, не с кем посоветоваться… Марина осталась одна.
В гостиной висела леонардовская «Джоконда» (отец говорил:«Джиоконда») - отец уверял, что она похожа на Софию. Марина всматривалась в её лицо сквозь набегающие слёзы, и ей казалось, что у Джоконды исчезла с лица её вечная полуулыбка. Джоконде тоже было не радостно. Но помочь Марине она ничем не могла. Помочь, наверное, мог только Бог – и неверующая Марина шепотом просила его о помощи, просила оставить ей маму и не забирать её к себе.
- У меня никого не осталось, только мама! Ну зачем она тебе? – говорила Марина невидимому Богу. – Она в тебя даже не верит! Ты с ней… натерпишься. Подумай, зачем тебе неприятности! – увещевала Бога Марина, глядя из окна опустевшей квартиры в бескрайнее черное небо. В небе было так же, как дома – пусто и темно.
- Если тебе так уж нужна чья-то душа, можешь забрать мою, а мамину, пожалуйста, оставь. Паракало! Ей знаешь как плохо – без папы, и ты не сможешь ей его заменить, уж поверь мне на слово!
И Бог услышал Марину. И отступился.
Марина почернела от горя, похудела так, что казалось, светилась насквозь, но мама поправилась, и Марина привезла ее из больницы домой. Когда они уже садились в такси, дверца открылась – и врач-реаниматолог, уже знакомый Марине, положил маме на колени… целую охапку хризантем! – «Вы любите, я знаю», - улыбнулся врач и, кивнув на прощанье Марине, поспешил в отделение: его ждали больные.
Дома Марина первым делом прошла в гостиную и взглянула на портрет: Джоконда снова улыбалась. Значит, всё теперь будет хорошо! А ведь она, Марина, напрочь забыла обо всём! О том, что собиралась поступать в институт. О том, как ходила в походы – и всю неделю ждала воскресенья, чтобы увидеть Илью! Дрожащими пальцами Марина листала купленный по дороге домой план походов выходного дня (Марине повезло – «Планы» в магазине еще остались). – Вот! Кестель И.С. Послезавтра! Послезавтра она его увидит…
Маринина мама тихо радовалась, видя, как светятся глаза дочери. Пусть она будет счастлива…
Илья
В воскресенье Марина поднялась с первым лучом солнца: группа Кестеля собиралась очень рано. (Свои так и так придут, а чужие пусть спят, - смеялся Илья. – походов в «Плане» много, есть и в девять сбор, и в десять… Даже в одиннадцать есть – для тех, кто поспать любит). «Своих» собиралось человек десять – двенадцать. Когда приходило шестнадцать – это уже называлось «полный сбор». В группе был свой микроклимат – здесь все друг друга знали, всем было уютно и комфортно, у костра все сидели с наветренной стороны, где не было искр и пепла, - и всем хватало места, потому что костер разжигали большой и жаркий.
Ну, нельзя же так исчезать, Мариночка! – обрадованно забубнил Илья, увидев Марину. – Ты в экспедицию уезжала, что ли?
Марина вспомнила бессонные ночи, тягостные разговоры с врачом, беготню по аптекам в поисках лекарств – и улыбнулась. Всё теперь позади. «Да, на Северный Полюс!» – сказала она Илье. Он первым с ней заговорил! А раньше вообще не замечал: пришла – молодец, а не пришла – и не надо. А теперь…