Страница 12 из 21
Тарам-парам, парам-тарам, на то оно и утро»
- Здрасьти, я соседка ваша… твоя, - простодушно заявила стоящая перед Ритой рыжая патлатая лахудра. – Вот, надумала к вам в гости зайти… к тебе. Давай на ты, мы же вроде ровесницы. Меня Лиля зовут, Лилия.
- Ты бы хоть причесалась, Лилия, раз в гости пришла. Я Рита.
- Вот, решила зайти, познакомиться, - не смутилась Лиля. – Дай, думаю, посмотрю, кто в баб-Катиной квартире живёт. Здесь до тебя баба Катя жила. Катерина Афанасьевна. Потом жильцы всякие-разные… Сдавала, что ли? (Рита молча кивнула) Теперь, значит, ты…
- Теперь, значит, я, - эхом повторила Рита и зачем-то сказала: «Я раньше в баб- Маниной квартире жила, теперь в баб-Катиной… живу. Чужой век доживаю. Пошли, что ли, на кухню, гостей угощать принято.
- Пошли. Насчёт чужого века – это ты зря. Мы с тобой, подруга, свой век проживём, как никому не снилось! А чем у тебя так пахнет… Я прямо офигеваю. Духи, да?
- Это не духи. Это масло нероли, я с ним ванну принимала.
- Это чего такое – нероли?
- Масло такое, ароматическое. Мышцы расслабляет и силы восстанавливает. Кофе будешь?
- А с чем? – С коньяком. – У-ууу, я в тебе не ошиблась. А потом?
- А потом я тебя причешу. А то ты у нас как очевидное невероятное.
- У-ууу… А ты разве умеешь?
- Умею. Я всё умею понемножку.
- А ты где раньше жила? – бесцеремонно расспрашивала её Лиля.
- На Кутузовском, с бабушкой. Потом на Проспекте Мира, с мужем. Потом на Неглинке, с другим мужем, - механически перечисляла Рита. – А квартиру сдавала, на мою зарплату не проживёшь, на шмотки не хватало. Теперь не сдаю, сама живу, докатилась, хе-хе, до Анадырского проезда.
- Ни фига себе! У тебя два мужа были?
- Зарегистрированных – два, ну и ещё, конечно, были… Тебе надо это знать? У тебя, что ли, не было? – сверкнула глазами Рита, и Лиля прикусила язык. Признаться Рите, что у неё никого не было, кроме отца Наденьки и мужа, который, как выяснилось, не любил ни её, ни Наденьку, и теперь Лиля больше никому не верит? – Ни за что! Рита её не поймёт и будет ухмыляться, как она реагирует на каждую Лилину фразу. С чего её разнимает-то? Смеётся, а глаза грустные. Лиля разглядела: Ритины глаза не смеялись, в них было отчаяние – но не кричащее, а какое-то застывшее, безнадёжное.
- А бабушка твоя где? – На кладбище, десять лет уже.
-Так ты с восемнадцати одна живёшь? – С шестнадцати («С шести. Бабушка только в каникулы»). – Ни фига-аа. А где твои родители?
Рита не ответила.
- Ну, у тебя и хоромы! Паркет, фарфор, обои офигенные и мебель как из дворца. И книг столько… – восхищалась Лиля.
- «Офигенные» обои называются шелкография, за мебель с меня содрали столько, что лучше не вспоминать, а паркет постелила, потому что на нём удобнее, – объяснила Рита. А могла бы сказать другое: что ей такие «хоромы» ни к чему. Что когда делала ремонт, была довольна, а потом поняла, что всё это ни к чему – ей одной. Так уж сложилась жизнь: два неудачных замужества, и ни семьи, ни детей. Издержки профессии.
Зато хоть в чём-то повезло – в «Стелле» работать не надо, спасибо бабушке Мане, денег хватит надолго, если экономно их тратить и не ездить каждый год в круизы… То есть – влачить существование. «Дотянуть» до пенсии по возрасту, которая будет ненамного больше её нынешней.
О пенсии Рита благоразумно молчала, а Лиля не спрашивала, пила кофе из красно-золотой фарфоровой чашечки с изогнутыми как лепестки краями, стоящей на таком же красиво изогнутом красно-золотом блюдечке, и нагло разглядывала Риту.
- А ты чего худющая такая – на диете, что ли, сидишь? Так слезай уже, мужики не собаки, на кости не бросаются, слышала такую поговорку?
Оторопевшая от такой дерзости Рита незаметно развязала поясок на драконьем халатике и жалобно сказала: «Слушай, чего ты ко мне привязалась, сама пришла и сама привязалась! Пойдём, я тебя причешу. Я причёски умею делать - зашибись!»
Часть 7-я. Чемодан без ручки
Вечерние визиты
С того вечера в «Метелице», когда Рита привезла захмелевшую Лилю к ней домой, сама достала из её сумочки ключи, открыла дверь и дотащив Лилю о кровати, позвонила её родителям (автоответчик кричал и подпрыгивал) и сказала что Лиля была у неё, с Лилей всё в порядке и она спит), с того вечера началась их странная дружба, нужная обеим. Рита раз и навсегда определила время для Лилиных визитов – «Если раньше десяти придёшь, не открою, так и знай!» Лиля покорно приходила в десять («Рит, как ни приду, ты на диване, лежебока… И ржёт! Чё ржёшь-то? Чё я смешного сказала?» - но Рита только махала рукой и не могла говорить от душившего её смеха).
Отругав Риту за её вечную лень и несерьёзность (я её ругаю, а она хохочет), Лиля садилась в кожаное кресло и, подперев рукой щёку, рассказывала. – О матери, которая любила младшего брата Ваню и не любила её, Лилю (Рита только усмехалась, Лилины проблемы казались ей какими-то детскими).
Об отце, который выключал телевизор в десять вечера, потому что он ему «мешал». Восьмилетний Ваня послушно отправлялся в постель, а шестнадцатилетней Лиле хотелось досмотреть фильм («Па-аап, ну через полчаса же кончится, ну можно – досмотреть?» - «Сказал, спать!» - отец выключает телевизор, гасит в гостиной свет и уходит в их с матерью спальню…)