Страница 11 из 21
Поняв, что жаловаться бесполезно, Рита с тех пор ни на что не жаловалась, только сказала, что не хочет проводить каникулы дома, а хочет у бабушки Мани, папиной мамы. К радости Риты, её просьба была удовлетворена.
Бабушка Маня
Московская бабушка закармливала Риту пирожками и подолгу расчёсывала длинные косы, усадив внучку на стул и бросив ей на колени книжку. - «Я долго буду. А ты сиди и читай. А то неучем вырастешь, там ведь путному не учат ничему, в училище твоём» - безапелляционно заявляла бабушка. Волосы она расчесывала не больно, бережно, прядь за прядью.
Рита читала «Робинзона Крузо» и мечтала оказаться на необитаемом острове (уж она-то оттуда не рвалась бы, жила в своё удовольствие). Баба Маня любовно гладила светло-каштановые локоны (которые Рита потом красила оттеночным шампунем, для придания им шоколадного оттенка), смачивая каждую прядь чайной заваркой, которую называла «витаминами».
Бабушкины пирожки и «витамины» Рита вспоминала весь год... Отношения с родителями так и остались «прохладными», пока не замёрзли совсем. После смерти бабы Мани, которую Рита им не простила (оставили одну – умирать), квартира в центре Москвы, на легендарном Кутузовском проспекте, оказалась завещана Рите (чего ей не простили родители, которые пытались распорядиться квартирой по своему усмотрению, так как Рита была несовершеннолетней, но им этого не дали сделать бабушкины «душеприказчики»-юристы).
Родители возненавидели дочь за то, что не поделилась с ними «наследством», и продала роскошную квартиру с трёхметровыми потолками, купив себе «двушку» на самой окраине Москвы, в Лосином Острове. Здесь пора уже сказать, что Ритины родители жили в Набережных Челнах, в пятикомнатном роскошном таун-хаусе с участком в четыре сотки и гаражом на две автомашины, имели небольшой, но прибыльный бизнес (транзитные перевозки), но считали справедливым поделить бабушкину квартиру «поровну».
Рита оказалась «неблагодарной дочерью» – достигнув совершеннолетия (и имея к восемнадцати годам вполне взрослый жизненный опыт), с присущей ей жесткостью (и присущим ей блеском) осуществила операцию «купли-продажи», призвав на помощь бабушкиных юристов и ободрав покупателя как липку («не нравится – не бери, другие с руками оторвут, а ты потом удавишься»), так что после покупки новой квартиры (которую практичная Рита сдавала через фирму жильцам, а деньги переводила в валюту) у неё ещё остались деньги «на жизнь» - в «банковской» жестяной упаковке из-под сахара. Эту бабушкину банку она берегла как память – о единственном родном человеке, который был в Ритиной жизни. Как берегла бабушкины советы, которые ей очень пригодились.
Бабушкины слова возникали в Ритиной голове неожиданно и всегда кстати: когда требовалось принять решение или сделать выбор. Или – приходили к ней ночью, когда Рита спала – а утром проблема решалась сама собой – Рита уже знала, как поступить, бабушка подсказала… Так что элитная высокооплачиваемая «Стелла» маячила в туманном будущем, отодвигаясь на неопределённый срок, а аптека не оставляла времени на депрессию и ненужные воспоминания. Надо же ей где-то работать. Как все работают.
Только что-то у неё не получается, как у всех. Как-то всё не так! Ни будущего нет, ни прошлого, о котором Рита не хотела вспоминать и, перебравшись в Лосиный Остров, не подходила к телефону, а потом сменила номер – боялась, что однажды не выдержит и снимет трубку. А потом будет всю ночь глотать минералку и плакать. Нет у неё больше друзей, у них своя жизнь, им ещё работать и работать. А у неё, Риты, какая жизнь? Никакой.
Рита усмехнулась. Лилька бы сказала, танцы – разве работа? Так, баловство, себе в удовольствие. За «баловство», однако, платили гораздо больше, чем Рита получала в аптеке. А за «удовольствие» она расплатилась ногами, а государство расплатилось с ней мизерной пенсией, которую Рита даже не снимала со сберкнижки. Купит что-нибудь потом. Какую-нибудь мелочь. А ноги – если не прыгать, то и не болят, терпеть можно.
Шмотки она «на Родине» не покупала, привыкла к «тамошним». Это были, так сказать, издержки профессии: Рита любила красиво и стильно одеваться.
«Хэрр Зингер»
Ещё она любила шить. От бабушки у Риты остался старенький «Зингер», который она называла «Хэрр Зингер» или просто «Старый хер», когда заедало колесо или рвалась нитка. На «Зингере» можно было вышивать, и Рита проводила вечера за рукоделием, расшивая новые джинсы шелковой гладью. Получалось очень красиво. Рита была довольна собой, довольна жизнью – чего же ещё желать одинокой пенсионерке? Только утопиться.
Лёжа в ванне, Рита с наслаждением вдыхала аромат ароматического масла нероли, которое всегда добавляла в воду для расслабления мышц. Мышцы ныли и никак не хотели «расслабляться», поскольку Рита сегодня отмечала день рождения бабушки и съела два пирожных – за себя и за бабу Маню. А потом – занималась «до потери пульса» (как называла это сама Рита). «Инструмент» (коим являлось тело, обожравшееся сегодня до крайности) требовал ежедневной «настройки», хотя Рита на нём больше не «играла». Занималась по старой привычке, аптечному провизору такие нагрузки ни к чему. «И такое тело – тоже ни к чему. Никто не увидит» - грустно думала Рита.
И была очень удивлена, услышав звонок в дверь. Выскочила из ванной, отметив, что вода уже остыла, а она замёрзла, нельзя столько лежать, и думать столько нельзя… Завернулась в любимый халатик с драконами «эх, проглочу» и побежала открывать. Кого это на ночь глядя принесло, ведь никто не знает её нового адреса… И с колотящимся сердцем открыла дверь.