Тишина (1 часть трилогии "Голос")

- Милая, ты плачешь? – я замотала головой, разбрызгивая слёзы, уже катившиеся градом. Он обошел меня и, наклонившись, заглянул в лицо. - Ася, - в его голосе было столько боли, будто это были не мои слёзы, а кровь из его свежей раны. Он опустился на колени, обхватив мои ноги, и уткнулся лбом мне в живот, - любимая, извини меня, - его голос стал безжизненным. Как чудно, отстранённо, подумалось мне в закоулках сознания, его интонация и поведение меняется как погода осенью на взморье. Я читала когда-то, что осенью на море может светить солнце, а через секунду небо заполоняют грозовые облака и начинается ливень. Вот и с любимым происходило так же. За последние полчаса я услыхала в его интонациях такую гамму эмоций: была и злость, и любовь, и отчаянье, и отрешённость. Запустив пальцы в его непослушные вихры, я ласково перебирала их пальцами. Мне никогда не понять этого человека. Интересно, какой он был тогда, ещё до армии? Так ли быстро менялось его настроение? Я никогда не видела и не слышала, пока мы учились в школе, чтоб он был не в духе. Герман всегда улыбался. Даже была шутка, рождённая отвергнутыми воздыхательницами: «улыбка до ушей - хоть завязочки пришей». Вот так мы и стояли: я, играя пальцами в его волосах, а он на коленях передо мной.

Наверное, я готова была так стоять вечность, но ноги заныли, напомнив о том, что находиться долго без движения неудобно. Я, вытащив блокнот из кармана, написала:

- Пошли, изверг. Надо дальше продолжать мою экзекуцию, - и примиряюще протянула ему записку. В ответ муж непонимающе уставился на меня. - Или то, что ты показал мне с утра, было максимум твоего боевого мастерства? - от этой фразы, написанной на следующей бумажке, у него на губах заиграла весёлая мальчишеская улыбка.

- Давай, пожалуй, пойдём, постреляем. А то терпеливости мне не хватает тебя борьбе учить, а ведь ещё б с ножом надо выучить обращаться. Я, наверно, пока учить буду, поседею и облысею от нервов, - он встал и протянул мне ладонь, - моя хорошая, прости мои срывы. Я, правда, очень за тебя боюсь.

Я, кивнув, послушно взяла протянутую кисть. А что тут ещё скажешь?

Стрельбище располагалось далеко от поселения. Мы долго шли по лесу, наслаждаясь отступающим звуком человеческого жилья. В какой-то момент начало казаться, что здесь больше никого нет, но это очарование быстро разрушилось громкими хлопками. Услышав их, сначала я даже вздрогнула от неожиданности, а Герман лишь крепче сжал мои пальцы. Мы вышли на редколесье, огороженное верёвкой, чтобы никто не полез под пули, по незнанию или заплутавши. На деревьях хаотично были развешены мишени. Какие-то высоко, другие на уровне человеческого роста, какие-то низко, почти в траве.

- Тренируемся мы, стреляя краской, патронов вед не напасёшься, а краску достать проще, - тихо рассказывал мне муж, когда мы подходили, - наши умельцы постарались сделать так, чтобы и отдача от выстрела была как у обычной «пушки», но всё же погрешность существует. Настоящими патронами можно будет пристреляться, но только раз или два. Пока что будем тренироваться так.

На небольшой прогалине стояли два молодых парня, лет по семнадцать, и негромко спорили, похоже, это их выстрелы мы слышали. Рядом была крохотная будка, сколоченная из трухлявых досок, скорее, чтобы просто защищать содержимое от природных катаклизмов, нежели быть настоящим складом оружия. В одной из стен зияла неровная дыра. При ближайшем рассмотрении стало понятно, что возникла она не по какой-то неведанной силе, а была предусмотрена строителями.

- Август, - позвал Герман, подходя. Из дыры высунулась физиономия без возраста – похоже, это был мужчина, заросший сизой бородой почти до маленьких, хитрых глаз.

- Чаво тебе? – осведомилось существо.

- Пострелять мне, - в тон ему ответил муж.

- Чаво стрелять-то?

- Всяво мне стрелять, - диалог становился всё страннее.

- Ох, боже-ж ты мой. Усё ты не угомонисси. Прям всяво? – Голова исчезла, и последние слова доносились из недр оружейной.

- Не, ну на всяво меня не хватит. Давай пукалку и ружо.

- Ох, екарный бабай! Ну, на. - Из дыры дулами чуть ли не в живот Герману высунулось оружие: один небольшой, но весьма необычный пистолет, насколько я могла его себе представить, и что-то похожее на смесь винтовки и ружья. Это я определила по тому, что ружьё-то я видела.

- Ты б поаккуратнее, - пробурчал Герман, опуская оружие стволами в землю, - пристрелишь, не ровен час.

- От, тебя пристрелишь, шайтан! Ещё всех тут переживёшь, демон, - пробурчало откуда-то из дыры. После этого существо, обитающее в этом странном домике, зашлось громким каркающим кашлем.

- Вы отстрелялись? - поинтересовался муж, направившись куда-то за будку и поравнявшись с парнями. Они сдержанно кивнули. Я потрусила за супругом, не поспевая за его широкими шагами.

- Август у нас существо забавное, но не злобное, - даже Герман рассуждал о нём, как о чём-то бесполом, - он почти всю жизнь прожил в уединённом доме в лесу, но в пылу очередного сражения Общество спалило его халупу. И как они туда попали, а главное - зачем, остаётся для меня загадкой. Забавность Августа в том, что он изъясняется на весьма странном диалекте, как ты успела заметить, и наотрез отказывается понимать что-либо другое. Однажды кто-то попросил у него пистолет, а старик перевернул всю свою клетушку, ругался и не мог найти. Просивший не выдержал и стал помогать. Когда Августу предъявили пистолет, он заявил: «Это ж пукалка!» и «Никто тут ни черта не знает!». Попытки объяснить и переучить ничего не дали. Так до сих пор не понятно, куражится он или от природы такой дурной, но службу свою несёт ответственно и верно, если с ним общаться на его языке, - любимый остановился у пня и положил на него стволы, - смотри, вон там цель. Видишь? – я кивнула. Он взял пистолет и, прицелившись, нажал на курок. В центре мишени появилось круглое пятно. - Ну, собственно, всё. Попробуй, - он протянул мне оружие.