Страница 17 из 94
- Пойдём, мы отведём тебя к Курту. - Мальчик решительно подошел и взял меня за руку.
Немного пройдя, мы вышли на расчищенное место, где за раскрытыми воротами стояли несколько длинных одноэтажных домов. Они мне больше напоминали загоны, в которых мы держали животных, нежели дома, но в загонах не было столько окон и дверей. Вокруг домов на приличном расстоянии стоял высокий, добротный забор, защищающий жителей от зверей и непрошенных гостей. На улице было много ребятишек обоих полов, разных возрастов и внешности. Все были заняты хозяйственными делами: кто-то пилил дрова, кто-то кормил домашних животных в небольшом дворике, кто-то прибирался. Только совсем малыши бегали, играя. Но что меня поразило - я не увидела ни одного взрослого, самому старшему подростку на вид недавно минуло шестнадцать.
Мальчик, который меня привёл, упорно шел к одному из домов, не давая осмотреться.
- Курт! Курт! – горланил он. - Я ещё одну привёл.
На крыльцо вышел мужчина, и, прищурившись, посмотрел на меня.
- Ты кто? - без всяких предисловий спросил он.
- Она немая, - ответил за меня мальчик.
- Это правда? – Глаза Курта ещё больше прищурились. Я активно закивала и полезла в рюкзак за блокнотом.
- Да, я немая. Меня зовут Ася. Я путешествую, и случайно набрела на ваших мальчиков, - написала я и отдала листок Курту. Он осмотрел меня с ног до головы, развернулся и пошел в дом, бросив через плечо:
- Заходи.
Я пошла следом за ним, мальчики тоже потянулись в комнату, но Курт, обернувшись, строго поинтересовался:
- Вы сделали то, зачем ходили в лес? – Подросток замотал головой и опустил глаза в пол. – Ну, так идите. Садись, – указал он мне на стул, - рассказывай, кто ты, откуда, зачем пришла.
Я взялась за блокнот. За время пути я приняла решение – не стоит рассказывать всю правду людям, которых я встречу.
- Я пришла из фермерского села, в четырёх днях пути отсюда. Мой муж ушел из дома, а так как меня там больше ничего не держало, я решила попутешествовать и мир посмотреть. - Так делали разные люди в сказках, которые я читала, и пока шла, сочинила эту записку.
- А дети у тебя есть? – с подозрением спросил меня Курт. Подивившись местной озабоченностью детьми, я решила ответить честно.
- Когда я предложила мужу вызвать Комитет, он не захотел. Видимо, тогда он уже решил уйти.
Курт стоял спиной к окну и рассматривал меня, а я же рассматривала комнату. Она была небольшая и светлая, с минимумом мебели и без всяких украшений, типа половичков, занавесок или картин. У одной стены стояла деревянная кровать, у другой шкаф, рядом с окном был письменный стол со стопками тетрадей, около него два стула. Так как Курт молчал, я, осмотревшись, начала разглядывать его. Это был мужчина лет пятидесяти с абсолютно седыми волосами, крупными, жёсткими чертами лица, а вокруг ясных, умных глаз и упрямо сомкнутого рта глубокой сеткой залегли морщины. Он производил строгое, но приятное впечатление.
- Вы не подскажете, в какое селение я попала? – не выдержав, написала я. Похоже, этот человек не торопился мне всё рассказывать
- Ты что, действительно пришла сюда случайно? – я кивнула. – Ну, что ж… - он смерил меня взглядом, - ты попала в поселение детей, которых не существует, - я непонимающе продолжала смотреть на него. - Знаешь, что тридцать лет назад начали вводить запрет на рождённых детей? – я качнула головой, показывая, что знаю. - А что делали с рождёнными детьми, ты в курсе? - я снова кивнула и написала:
- Младенцев, появившихся естественным образом, проверяли, а если у них обнаруживали отклонения, их забирали на лечение. Общество исправляло дефекты и возвращало их домой или направляло на работу, если ребёнок успевал вырасти, - прочитав это, Курт разразился злым, каркающим смехом, от которого у меня мурашки побежали по спине.
- И много ты таких, которых вернули, знаешь? – иронично поднял бровь он, было явно видно, что вопрос риторический, но почему-то стало обидно. - Ну, сама-то ты рождённая, как я понимаю? Выращенные люди не берутся путешествовать, и что? Тебя всю жизнь тестировали? - я подтвердила его слова кивком. Раз в год я проходила тесты, в которых определяли мою агрессию и способность жить в Обществе. - Надо же! Видимо, твои родители занимали почётное место в общине. Основную часть рождённых детей, процентов эдак девяносто, забирали на лечение, как ты изволила выразиться, а проще говоря: на живодёрню. Я не знаю ни одного человека, который после этого лечения снова оказывался в Обществе, а я ведь работал в Лагере, своими глазками, как говорится, смотрел на всё.
Я глядела на него, размышляя про себя, что этот человек, видимо, сошел с ума, но все-таки, откуда здесь столько детей? Может, он их ворует? Что же он с ними делает? Может, он один из серийных убийц, которые существовали, пока Комитет не стал контролировать рождаемость.
- Все дети, которых ты здесь увидишь, это рождённые дети, коих, как ты помнишь, запретили пятнадцать лет назад. Когда случалось так, что природа брала верх над приказом Комитета, женщины беременели. Это могли быть и молодые девочки, попавшие в омут любви, и замужние дамы. А что делать с этим побочным продуктом любви? – когда он говорил эти слова, его губы скривились в презрительной усмешке, - вот они и бросились выкидывать незаконных детей в леса, на съеденье волкам, а самые совестливые идут сюда, приносят и оставляют у ворот. А я вот рощу их. А ещё добрые люди иногда привозят сюда детей уже направленных на лечение, за которыми просто не успел прийти Комитет.