Страница 20 из 50
Ошеломленный Джеймс вышел в коридор и взял в руки мобильный телефон, который он оставил на небольшом столике рядом с зеркалом, когда вернулся вчерашним вечером домой. В списке последних входящих звонков он отыскал Рика и собрался ему позвонить, но одумался, и не стал этого делать. Джеймс хотел рассказать ему о газете и о человеке, чью фотографию он увидел в ней. Однако, он вспомнил про Верну и свое обещание этот день полностью провести с ней, дома, а этот звонок и сообщение Рику о Майкле Маре могли сподвигнуть их обоих к немедленной встрече. Джеймс немного поколебался, а затем положил телефон обратно на столик.
«Майкл Мар! Теперь этот сукин сын зовет себя Майклом Маром!», – неистовствовал Джеймс.
Попытавшись отбросить все дурные мысли в сторону, которые начинали рождаться одна за другой в его голове, Джеймс пошел на кухню, чтобы приготовить себе кофе. Кофе он пил крайне редко, находя в этом напитке отвратный вкус. Да. Именно сейчас Джеймс чувствовал себя отвратно, и нелюбимый им кофе должен был поспособствовать его плохому настроению. В шкафчике, над микроволновой печью, он нашел банку растворимого. Всыпав две ложки в чашку и залив все это кипятком, Джеймс стоял у барной стойки и помешивал ложкой против часовой стрелки. Он смотрел куда-то в пол и думал о Майкле Маре. Вернее, о Стивене Линче.
«Сукин сын! Только этого мне не хватало!»
Джеймс сделал глоток и поморщился.
«Где-то здесь сахар…»
Он оглядел всю кухню, ища банку с белым сахаром. Нигде ее не обнаружив, он начал искать по другим шкафчикам, поочередно открывать их один за другим, не закрывая за собой дверку предыдущего. В одном из них он увидел коробку, на которой было написано «HENNESY».
«Это будет лучше…»
Он взял коробку, вытащил из нее бутылку, полную коньяка, открыл ее и добавил пьянящего напитка в чашку с кофе.
Бодрящий заряд ударил Джеймсу в голову, когда он сделал второй глоток. Немного успокоившись, он вышел в гостиную, где присел за маленький рабочий столик Верны. Чтобы хоть как-то отвлечься, он решил почитать последнее ею написанное (Верна никогда не была против того, если Джеймс прочтет ее тексты, даже неотредактированные). Чаще всего, именно Джеймс становился первым, перед чьим взором возникали свежие страницы романов его жены, и каждый раз, когда он прочитывал новые главы, над которыми еще не успели поработать редакторы литературного агентства, он все больше и больше убеждался, что они не нуждаются в исправлении. За долгие годы Верна выработала собственный, неповторяющийся никем стиль повествования, в меру лаконичный, но весьма содержательный. И да, Верна умела держать читателя в напряжении. Сам Джеймс неоднократно ей это повторял, когда он видел, как ее поражали вымышленные ею самой тени сомнения о своих способностях в писательстве.
– Ты самый нестандартный автор, которого мне только приходилось читать. Ты знаешь об этом? Ты просто не позволяешь читателю отложить книгу, даже на несколько минут, чтобы заварить чай, – обратился как-то Джеймс к Верне поздним зимним вечером, подавая ей чашку ее любимого зеленого чая, пока она сидела на диване, опершись боком на подушку, и смотрела телевизор. Ее ноги были завернуты в теплый красно-зеленый плед, который Джеймс подарил ей на Рождество.
– Почему ты так решил? – поинтересовалась в ответ Верна, принимая чашку из его рук.
– А почему ты все время в этом сомневаешься? – спросил Джеймс со всей серьезностью. Верна ничего не ответила. Она только улыбнулась и посмотрела в чашку, в которой еще полностью не растворились два кубика сахара. – Ты можешь со мной не делиться своими переживаниями, Верна, я и так все прекрасно вижу.
– Знаешь, как-то моя мама назвала тебя очень проницательным молодым человеком, – начала Верна. Она сделала глоток и добавила: – и профессиональным заварщиком чая.
– Ты уходишь от ответа, – сказал Джеймс с разочарованием. – Ты постоянно в чем-то сомневаешься.
– Мне все время кажется, что, например, вот на этом моменте, или вот здесь, а если и не здесь, то вот тут читатель точно закроет книгу.
Джеймс взял немного времени, чтобы переварить эту сказанную Верной нелепицу (а для него это звучало как нелепица. Он-то точно это знал), этот страх, который больше всего пугал Верну – страх быть отвергнутой. Страх допустить малейшую ошибку, которая могла привести к неминуемой гибели на писательском поприще, к стиранию и беспощадному уничтожению всех прежних заслуг и признаний.
– Глупое ты создание, – коротко прокомментировал Джеймс и засмеялся.