Страница 39 из 97
– На память и на урок, – первым воскликнул я и бросил к резным ножкам горсть сухих прутиков.
Вторым подошел Уралан с супругой. Необычайно торжественные, как на свадьбе, они выговорили простые слова словно клятву. Дров под троном прибыло…
Народ, выстроившийся в гигантскую очередь, зашумел. Двинулся. Заколыхались головы, как кроны деревьев в ветреный день – крайние, потом еще и еще, пока волна не добежала до конца. И так с каждым шагом, новые и новые волны. Куча хвороста вокруг приготовленного к сожжению кресла росла.
– Хоть бы по медяшке за право ветвь бросить брали бы, – причмокнул губами Парель. – Можно было бы Родину господина моего выкупить…
Принц хмыкнул и, нахально вторгшись в череду людей, бросил свою веточку.
– Матушка просила поинтересоваться, – подводя отчаянно красневшую жену ко мне, спросил князь. – Травы какие-нито будешь давать? Или спалим демонову деревяшку и всего делов?
Я чуть поклонился разодетой княгине, торчащей не меньше чем на голову выше меня. Впрочем, князю под стать.
– Вдоль дорог, видел я, богомольская трава растет. Девок дворовых отправь, пусть охапку нарежут. Только так, чтоб с корнями не дергали, а срезали, как грибы. На ночь глядя, заваривайте и пейте. Да заготовьте впрок. Ну, если наследнику брата решите заделать…
По лицу княгини вспышкой пробежал отблеск пламени не сожженного еще трона.
Походным строем, печатая шаг, пришел отряд ростокских лучников, вместо оружия в руках несший сухие ветки. Народ раздался, признавая право соседей по орейским уделам принять участие в ритуале.
– Завидую я тебе, светлейший, – грустно улыбнувшись, выговорил Ратомир. – Любят тебя твои подданные. Глянь, как радуются!
– Так ведь и я их люблю, – честно признался Уралан. – Это ж дети все мои. Есть которые и неразумные, кого и наказать надобно, чтоб разум в голову через задницу вбить. Добрые есть и не очень. Хитрых много, чья мысль дальше сегодня не идет. Этим разъяснять приходится, учить на много лет вперед хитрить… Всяких много. Вот вернешь государство свое, поймешь! А будешь людей любить, так и тебя полюбят.
– Как каждый поодиночке, так они все хорошие, – потрясающе напевным, мелодичным голосом, вдруг поддержала мужа княгиня. – А как все соберутся, так неразумные, словно дети малые. Такое иной раз учудят, диву даешься! Словно народец-то весь, как один человек, что говорить не может. Зато слышит все и сердцем чует. Кто такого немца, как родного любить-голубить будет, к тому он и тянется. Обмануть его и вовсе не получится…
– Благодарю за мудрость, – совершенно искренне поклонился принц княжеской паре. – Выходит, зря я переживал да завидовал.
Прошли отряды княжеской дружины. Трон окончательно скрылся под горой хвороста. Воевода дубровический уже и факел принес, да в руки Уралану вручил. И толстобрюхое, отъевшееся за день солнце свалилось за твердь земную. Можно было подводить итог вековому уроку.
Князь, поймав мой взгляд, оставил руку жены и стал рядом.
– Ну, пошли, – вздохнул я.
Народ расступился, давая дорогу священному огню.
– Как все вместе пищу огню сему несли мы, так и народы орейские. Каждый в своем уделе хозяин, но как злу дорогу заступить, надобно вместе собраться, – выкрикнул я, держась за рукоять факела вместе с князем, у подножия горы дров. – Помнят пусть в веках об уроке этом! И будут сыновья кровь отцов вперед нести, а дочери сердце радовать.
Я слегка надавил на рукоять, заставляя чадящий светильник наклониться.
– Помнить будем и чтить правду орейскую, – громко сказал князь. – У братьев наших, соседушек, прощения просим. Уроком сим престол Дубровический за всех ответил. Так же, все вместе, и искупим делами.
Сушняк разгорелся быстро. Задорные пламенные язычки-следопыты лихо осмотрели приготовленную им пищу и тут же разрослись, взмыли вверх урчащим от удовольствия пламенным великаном. И в огненном вихре черным силуэтом видно стало проклятый княжий трон.
И тут я понял, почувствовал, как из глубины леса прибывает, приближается несколько сотен незваных и нежданных зрителей. И среди них десять… Семнадцать… Нет! Двадцать два Мастера Ветра!
Всколыхнулся люд. Вскрикнула и заголосила какая-то нервная баба. Заплакали дети. Схватились за копья суровые воины. Напрягся и почти сразу расслабился князь. Ибо на опушке Великого леса, словно призраки из тьмы, появлялись воины лесного народа. И было их столько, с каким числом Старый Белый на землях орейских Порядок наводил да Правду устанавливал.
Лесные братья мягко, словно по неверной хвое, скользили к гудевшему пламени и один за другим бросали туда по одной длинной оперенной стреле.
– Завтра в лагерь к вам придем, – шепнул Сворк, не менее остальных изрисовавший лицо черными да зелеными полосами.
Я выпучил глаза. Дружина лесная со знаками большой охоты!
– Пепел потом пусть соберут и в яме глубокой закопают, – успокоив сердце, делая вид, словно все именно так и задумывалось, наказал я князю. – Да яму роют пусть подальше… На перекрестке, что ли.
Уралан кивнул и вдруг поклонился. В пояс. Гораздо глубже, как должно бы спину гнуть князю удельному.
Следующим утром наш лагерь на границе дубрав, с самого рассвета, гудел как пчелиный улей.
Сначала прискакал во главе конной сотни опытных дружинников имеющий громадный шанс перестать быть наследником Дубровического престола племянник Уралана, молодой Яролюб. А следом пошли-поехали добровольцы. И каждого нужно было встретить, выяснить, каким оружием лучше владеет, и определить к какой-нибудь сотне. Впрочем, когда счет охочих людей перевалил за полтысячи, пришлось назначать новых сотников для новых сотен.