Страница 89 из 118
Лабарту поднялся, запрокинул голову, закрыл глаза. Мгновение было пусто в душе, а потом ярость полыхнула, ослепительная, словно молния в грозовом небе.
Хозяина этой земли — убью, город его — заберу себе. Пусть что угодно придется мне сделать, убью его.
Глубоко вздохнул, пытаясь унять гнев. И воздух, чистый, позабывший уже о войне, ждущий лишь зиму, — успокоил душу.
— Спасибо тебе, — сказал Лабарту, глядя вдаль, туда, где за каналом, за полями, на берегу реки раскинулся город. — За то, что поведал о хозяине Баб-Илу. Я не забуду твои слова. И знай — не умру.
Войти в этот дом без чар было непросто. Воины у ворот, иноземные, в темных кожаных доспехах, не пускали никого дальше первого двора. Там пришедших усаживали на циновки, подносили чистую воду. Управляющий делами мог выйти к ним или начальник воинов, — но редко, редко кому дозволялось ступить внутрь, в покои хозяина дома.
Хозяина Баб-Илу.
Юная девушка опустилась на землю напротив Лабарту, произнесла слова приветствия, взглянула внимательно. Одета была, словно дочь или сестра богатого человека, но лицо покрывала нездоровая бледность. Украшений она не носила, а запястье ее было перевязано, туго, полоской льняной ткани.
Жертву прислал говорить со мной…
Лабарту начал речь, тихо, чтобы не услышали стражники у входа и рабы, сновавшие по двору:
— Пришел говорить с тем, кому принадлежит эта земля. Проводи меня к нему.
Девушка вновь внимательно взглянула на него, но медлила, молчала.
Лабарту помнил советы Уктанну, и все же поступил по-своему. Остался в длинной одежде, — но была она грязной от долгого пути, проженной искрами костров. Волосы не остриг, — перехватил тесемкой, перетянул, чтобы не рассыпались свободно по плечам. Лишь браслет, единственное богатство, оставшееся от Аккаде, снял с предплечья. И печать, что пронес сквозь войну, — отвязал от пояса и бросил вместе с браслетом в воды канала.
В этот дом пришел таким — путником, некогда богатым, но лишившимся всего, утомленным дорогой.
— Моему господину ведомо колдовство, — сказала жертва. Говорила как с равным, взгляда не отводила. — Потому, если есть на тебе амулеты, сними и оставь здесь. Иначе он почувствует их и будет недоволен тобой.
Амулеты…Лишь один амулет был у меня, на заре юности я потерял его…
— Колдовства на мне нет, — сказал Лабарту и поднялся с земли. — Веди меня.
Путь был долог — не дом, настоящий дворец. Галерея, длинный коридор, лестница… Множество ступеней, а за ними вход, сокрытый узорчатыми занавесями. Здесь девушка замешкалась, жестом показала, что можно идти вперед.
Лабарту вошел.
В комнате не было окон, лишь узкие прорези под потолком. В них вплывал ночной воздух и смешивался с дымами воскурений, завивал их причудливыми потоками. Горели факелы и маслянные светильники, но не могли разогнать полумрак, — такой большой была комната. Столы, подушки, скамьи, — чертог для приема гостей, для праздников и многолюдных трапез. Но сейчас не было здесь никого, кроме Лабарту и хозяина дома.
Повелитель всех экимму города стоял у дальней стены, неподвижный словно статуя. Ждал. Лица его не разглядеть было от входа, лишь виднелись мерцающие отблески огня на тяжелом ожерелье.
Сильный.
Лабарту на миг закрыл глаза.
Хотел напасть на него внезапно, убить, но…
Но видел теперь — хозяин Баб-Илу не дозволит приблизиться к себе, готов ко всему.
Сильный… И знает колдовство… Но я убью его, чего бы это мне не стоило.
И все чувства, что бушевали в душе, отступили, осталась лишь решимость.
Лабарту опустился на колени, склонил голову, а затем простерся на полу, замер.
— Говори, — велел хозяин города.
Лабарту приподнялся, но с земли не встал, и смотрел вниз, как и прежде.
— Я Лабарту и был хозяином Аккаде, — сказал он, и голос звучал так тихо, что казалось треск огня может заглушить его. — Но город мой разрушен. Некуда мне идти, негде укрыться, я как пыль на ветру. Дозволь мне остаться здесь, пусть земля твоя станет мне пристанищем.