Страница 62 из 75
А мы не могли спать.
Комнаты наши закрыли, пока не закончится чертово следствие. Мы нарушили правило, серьезное правило – сбежали ночью, чтобы найти пропавшего друга. Военный комиссар прибудет с минуты на минуту.
Не убить бы его при первом же вопросе.
Кирилл уснул на ступеньках у главного входа. Охранник напоил нас горячим чаем и уступил заболевшему Прохору свою койку. Антон метался по коридорным углам, словно лев в поисках добычи: выплеснуть бы все то, чего натерпелись мы за эти часы.
Запечатанное письмо я положил на край стола и, заведя руки за спину, сидя на удобном стуле, заснул.
Лишь бы не сон.
Не помню, как оказался в собственной комнате. Видимо, нас все же отпустили: мы провели полночи в глухом лесу. Так дайте же теперь выспаться.
Утро наступило невероятно солнечное. Как будто и не было вчерашнего кошмара. Как будто мне снились друг за другом страшные сны, лишь подкрепляя мое сознание щепотками ужаса. А сейчас я поднимусь и пойду на привычные занятия, схватив под мышку привычные книжки, ручки и тетрадки. Разбужу сонного соседа, расскажу ему, как прекрасно это утро!
Но еще закрытыми глазами я почувствовал этот холодок одиночества: от застеленной койки Виталика дул мороз.
Я с головою ушел в черное одеяло.
Единственный наш выходной выпал на сегодняшний день. Я бы мог пролежать все двадцать четыре часа в удобной постели или придаться своей лени, просто читая книги или смотря в окно.
Окно, от одного взгляда на которое мне теперь становилось дурно.
Я с трудом поднялся в половине третьего.
Ноги дрожали, гудели невероятной усталостью. Казалось, что я пробежал марафон и вернулся последним: рядом не было никого. Ты один в этой комнате. Медленно одеваясь, думал о том, где же сейчас Виталик. Туманно вспоминалась кровать в медицинском кабинете, на которую мы положили измученного друга. Нужно навестить его сейчас же.
Мелькнула в голове осторожная мысль. Разум отверг ее. Но неподкупное сердце дает свой последний ответ.
Я подошел к кровати Виталика и достал из-под нее стопку толстых листов.
Я первый раз держал в руках настоящую, «живую» картину.
Они дышали свежестью. Богатые краски переливались у меня в сознании. Акварель, казалось, сейчас потечет жилками по моим рукам.
Он рисовал море. Виталик очень любил синий цвет. Его вещи были синими, синей была сумка. Даже кисточки, старые-старые, тоже синего цвета. Волны на этом тоненьком холсте, перескакивая друг друга, сейчас выплеснуться из уголка и зальют водою нашу опустевшую комнату.
В этой комнате на третьем этаже были два одаренных человека. Один не хотел признавать своего таланта. А другой прятал его за спинку кровати.
Грязный, в разорванной кофте и с земляными пятнами на развалившихся коленях я побрел по нашему узенькому коридору, улавливая на себе каждый недоверчивый взор в свою сторону. Ко мне не подходили, не предлагали помочь. Я шел, подтягивая онемевшую стопу за собой.
В глазах немного мутнело: вчерашняя пыль еще стояла перед глазами. Спускаться по крутым ступенькам оказалось невероятно тяжело. Каждый шаг давался с трудом. Поднимавшиеся вверх подавали мне руки и освобождали проход. Я не знал, чем отвечать на их поддержку. Фальшивая улыбка не выдавливалась из отсыревшего лица.
Возле входа в белоснежный кабинет уже стояли. Это были мои друзья.
Я побрел быстрее, стараясь не выдавать своего внутреннего и внешнего упадка. Они тоже встрепенулись, поправляя помятую и испачканную одежку.
Милан и Бульба поднялись со стульев. Женя и Кирилл отклонились от стены.
В метре от них я остановился.
Сперва мы окатили друг друга холодными взглядами, словно ведром ледяной воды.
А затем просто обнялись, как обнимают старшие братья вернувшегося откуда-то издалека младшего.
Ожидание было томительно.
Наши не выспавшиеся тела меняли свое местоположение по всему коридору лицея. Кирилл, прислонившийся к стене, смотрел в потолок, слегка выставив вперед онемевшие ноги. Антон теребил пальцами по стулу, на котором сидел проснувшийся Прохор. Остальные полулежали на полу: сил удерживать свой вес не было ни у кого.
И сил вести бесполезные беседы тоже.
Я на несколько минут уснул, облокотившись о прочную спину стены.
Пока не вышла из белого плена комнаты главная медсестра:
«Вы друзья Терентьева? Ребята, нет необходимости здесь сидеть. У него нервный срыв, легкое помутнение сознания после письма от родных. Сейчас все хорошо. Ему нужно выспаться. Отойти немного от вчерашнего дня».
Каждый хотел попасть к нему. Хоть минуту побыть у постели страдающего друга.
Но мы послушно вернулись на свой этаж.
Где, облокотившись о запыленный подоконник, меня ожидала заплаканная Таня.
XXXXIX
«Он ведь был не в себе, чего ты так переживаешь? Завтра проснется и знать не будет, каких глупостей наговорил. Ну же, убери эту грусть с лица. Мне так нравится твоя улыбка!».