Страница 43 из 75
И…
Раз-два-три, раз-два-три…
Мы парим над залом. Мои невесомые туфли, отрываясь от земли, проделывают движение за движением…Я танцую!
Я танцую с тобой…О, Господи,
Сколько сил и эмоций в этом!
На краю я у самой пропасти…
Сколько робости!
Шеи области
Я касаюсь случайно светом…
Стихи льются сами собой. Я не осознаю, что двигаюсь в такт. Двигаюсь, держа в руках чудо, спустившееся к нам на бал откуда-то с неба.
Я танцую с тобой…Немыслимо
Мне дышать сквозь твои ресницы.
Я уже представляю мысленно,
Как неистово,
Но как искренно
Я читаю твои страницы…
Мы проделали уже целый круг вокруг Овального. Какое же огромное пространство для свободных размахов рук и длинных взглядов! Я чувствую, как на нас направлены сотни глаз. Как завидует мне сейчас каждый из тех, скучающих…Сколько пластики в ее тоненьких ножках, сколько звезд в ее слегка откинутых в сторону глазах!
Я танцую с тобой…Единственный,
Кто поймал голубую прядь.
Я, наверное, дуб таинственный,
Одинокий я,
Обезлиственный,
Не умеющий танцевать…
Мне показалось, как я коснулся рукавом одну из пар. Но лицо мое, железное, стальное, не дало виду. Успеваю подумать, что, если сейчас упаду, упаду прямо здесь, - Боже, дай ей дотанцевать одной!
Я танцую с тобой…Не лишнею
Будет «венский» с одной из ста?
Благодарен за все Всевышнему.
Был услышан я:
Словно вишнями,
Одарила мои уста…
Вальс закончился.
Гул аплодисментов раздался над Овальным. Второй раз в своей жизни я понимал, насколько он был заслуженным.
Таня, повисла у меня на плече. Я чувствовал на щеке ее дыхание, быстрое, слегка усталое от постоянного потока горячего воздуха.
«Не уходи никуда, прошу», - прошептала она мне на ухо.
И убежала, оставив на моей шее красный обжигающий след.
XXX
«Я останусь навечно зверем…Только в сердце не будет злобы», - диктовал я громко и четко, выделяя каждое слово. На этой строке дрожь пробежала по моему телу.
Лишь под первые лучи рассвета лицеисты разошлись по комнатам. Но кто бы там спал! Через несколько часов после официального финала Чтений ранним июньским утром поэты и поэтессы сидели на полу зрительного зала с тетрадями и карандашами.
Я диктовал ребятам свое стихотворение.
Чувствуя себя Лукерием Михайловичем, я ходил кругами, местами монотонно бормоча что-то себе под нос. Все веселились. Особенно сам Лукерий, появившийся здесь, словно из-под земли. Глядя на себя со стороны, он повторял: «Ух, какой же я!». И все смеялись еще громче.
Ах, эти Чтения…После меня читало еще довольно много лицеистов. Милан, выступление которого было задержано более чем на пять минут, был зол и напряжен. Свое стихотворение он читал грубым и невнятным голосом. Смысл был утерян, скрыт безобразным произношением. Зал не остался доволен таким поэтом. Милан демонстративно ушел и больше не появлялся.
Но Прохор…Какой молодец Прохор! Он читал стихотворение, которое стало гимном нашего кружка. Мы не помнили его наизусть, но даже если не у каждого оно было в тетради, то у всех поместилось в душе. Я не помнил его полностью, но всегда подхватывал, если чтение перерастало в дружный хор. Читая со сцены, громко, внятно, сосредоточенно, лицеисты, стоя за кулисами, читали вместе с ним. Зрители были поражены многоликостью голосов Прохора. Я, чуть отойдя от потери сознания, присоединился к всеобщим овациям. Нашего Сафингордеца встречали победителем. Гимназистки расцеловывали его зеленое от волнения лицо. Его похвалу я принял, словно из рук самого Пушкина.
Придя в комнату уже под утро, я не чувствовал ног. Колени дрожали от диких танцев и долгого стояния. Голова звенела; словно хлопки ладоней, странный звук раздавался в ушах.