Бредущая по мирам

Ежик в коме.

И я молюсь отчаянно, искренне, веря, надеясь, что бог поможет, спасет Ежика, спасет нас всех.

Но богу плевать на нас. Иначе бы этот мир был бы другим.

Я молюсь, и слезы рисуют на моем лице узоры тьмы.

Я молюсь, и свет трепещет в буре мрака, ужаса неизмеримого и несравнимого  ни с чем.

Я молюсь, и я не знаю, что это бесполезно.

Что они солгали. Во благо.

Хотя я может, сделала бы на их месте то же самое.

И когда я захожу в комнату, когда я смотрю на их лица – замершие в смертельной безысходности, покрытые морщинами отчаяния – его несмываемой маской, его уродством – ибо отчаяние уродливо воистину, я знаю.

Я знаю, что он умер.

И они говорят это мне.

Алан и Эрит возвращаются.

Эрит идет, радостно насвистывая, а Алан даже не смотрит на меня, и не здоровается.

Игнорируя все мои вопросы, он лишь бросает: «страшно болит голова» и голос его скрипучий и неживой, и уходит в комнату.

Я стою - растерянная и обиженная, мысленно зарекаясь его любить.

Эрит едко улыбается и тоже уходит, лишь заметив, чтобы я не смела уходить.

Конечно же, он не любит меня!

И я чертовски зла на него за это!

Через два часа, посвященных рисованию, безделью и частично тихой ярости, мы идем в мой мир.

Эрит проходит по пустым комнатам моего дома, презрительно  окидывая взглядом хронический бардак на моем столе.

Алан идет за мной, и стоит мне взглянуть на него, отводит взгляд и кривится, будто от зубной боли. На лице его застыла печать мрака.

Я хочу спросить его, что с ним, но не смею. Я хочу взять его за руку, чтобы ему стало легче, но не смею. Я хочу разделить его боль и не могу.

Он меня не любит. Я ощущаю это, как холод на коже, как тень на этой земле.

Это также ясно, как и то, что сегодня первый почти прелестный весенний день. Но он может стать сумрачным и слякотным, а ненависть обратится в любовь.

Лишь дружба посередине.

Эрит водит руками по полу, шепчет себе под нос что-то.

Лицо ее блестит от пота, а черные волосы текут по спине, и скользят по паркету.

- Что она делает? – я отвлекаю Алана от печальных дум.

- Тебя теперь не найдут, для этого она заклинает твой дом.- Безразлично отвечает он.

Я набираюсь храбрости и дергаю его за рукав, когда он отворачивается:

- Алан, что с тобой?

Он оборачивается и грустно говорит:

- Ничего, Мери,- его усталый голос, словно пыль, висящая в воздухе,- ты не сможешь помочь мне ничем,- мне так жаль его! Но я не настаиваю. Если захочет – расскажет.

Эрит заговаривает также мой вуз, чтобы они не нашли меня там, и место убийства.

Но сначала мы осматриваем место убийства.

Эрит скользит по крыше, и водит руками по ее поверхности. И бормочет себе под нос нечто невнятное.

- Что? – тихо спрашиваю я, но Алан подносит палец к губам, призывая меня к молчанию.

Она обходит крышу по кругу раз за разом снова и снова. Ветер треплет ее длинные, черные волосы. Свет солнца трепещет крылышками сотен бабочек на ее лице.

Я удивленно смотрю вниз. Нас никто не замечает. Люди спокойно идут по своим делам, машины мчатся, разбрызгивая лужи.

Вскоре, Эрит заканчивает.

Ее лицо блестит от пота.

- Здесь были Колденийцы,- сообщает она, привалившись к стене.

- Кто это? – спрашиваю я.

- Твой самый страшный кошмар,- жутко улыбается она.- Это раса сильных колдунов. Они живут в одном из миров. Они закляли того несчастного. Им почему-то нужно, очень нужно,- она подчеркивает это слово,- чтобы ты умерла.

- Как они узнали обо мне? – я стремительно бледнею.

- Когда ты идешь сквозь миры, когда ты создаешь их, волны пронизывают пространство. Легче легкого отследить твое перемещение.

Я вздрагиваю.

И спрашиваю:

- И что мне делать, чтобы меня не отследили?

- Держи,- она снимает с шеи подвеску – маленький черный камушек, оправленный в серебро.

Я принимаю его и незамедлительно надеваю.

- Но лучше перестраховаться,- замечает Эрит,- лишний раз пока что не высовывайся, путешествуя по мирам.