Страница 10 из 24
– А вы откуда это знаете? – спросил я с некоторой завистью.
Исидор хмыкнул.
– Все эти записи многие хенти5 хранятся в нашем Доме жизни, так называется большое книгохранилище и святилище, – он показал рукой. – Моему отцу позволено делать копии с древних свитков. Я часто делаю это для него, и у нас дома тоже имеется большое собрание книг.
Я насупился: меня начал раздражать этот долговязый напыщенный зануда. Исидор еще что-то объяснял мне, но я уже не слушал. Неожиданно для него я остановился.
– Знаешь что, я, пожалуй, хочу вернуться, – заявил я. – Ноги болят.
Исидор изумленно уставился на меня – а потом усмехнулся.
– Понятно, маленький экуеша, я надоел тебе! Как же я забыл, что ты еще несмышленыш!
Кровь бросилась мне в лицо; я сжал в руке палку и шагнул к сыну наших хозяев с таким видом, что его усмешка исчезла. Но, к счастью для нас обоих, Мирон предугадал мои намерения: раб моей матери настиг меня и положил руку на плечо.
– Нет, хозяин Питфей, так нельзя! Ты очень рассердишь свою мать и бабушку!
– Пусти, раб!.. – рванулся я; но раб не пускал, и я смирился. Только плюнул себе под ноги.
– Ну вас всех к воронам!
Я быстро захромал домой; потом мои спутники нагнали меня. Назад мы вернулись в полном молчании.
Нас накормили и опять предоставили самих себе. Исидор делал вид, что ничего не случилось; после ужина он засел за свои свитки. Он что-то чертил за столом – кажется, занимался математикой.
Я принялся играть в саду у дома: гонять мяч битой. Подарки дяди Мелоса были у меня с собой. Я вспомнил, как мечтал поиграть с кем-нибудь в Египте, и засмеялся. Какой я был дурак!..
Когда я вернулся, потный и тяжело дышащий, Исидор все еще сидел, разложив свои свитки в круге света от лампы. Я некоторое время ходил вокруг него, как волк вокруг добычи… он, похоже, действительно не замечал меня. И тогда я не выдержал:
– Исидор! Ты ведь себе глаза испортишь!
Мальчишка оторвался от писания и пораженно взглянул на меня.
– Что ты сказал?..
Я постучал по ладони своей битой, которую так и не выпустил.
– Ну да, ослепнешь. Это ведь не поправить, слышишь?.. Отвлекись-ка и давай во что-нибудь сыграем!
– Мой отец был писцом всю жизнь, и глаза служат ему все так же хорошо, – высокомерно сказал Исидор. Он взглянул на водяные часы на столе. – А играть уже поздно.
Он встал из-за стола.
– Я лягу спать, и ты тоже ложись.
Я фыркнул, но послушался. Мы оба пошли умыться, а потом Исидор потушил лампу, и мы легли. Мое раздражение никуда не делось… и, когда хозяйский сын затих, я еще долго глядел в темноту и мечтал о каком-то отмщении: я сам хорошенько не понимал, кому и за что.
Утром Исидор продолжил занятия.
– Я не закончил вчера, – объяснил он; и углубился в черчение и вычисления. Я опять принялся слоняться по комнате без дела: внутри я просто кипел.
И тут меня осенило.
– Послушай, – воскликнул я, – ты ведь, наверное, даже ни разу не дрался!
Исидор скатал свой свиток и встал из-за стола: он выпрямился, глядя на меня.
– Ты очумел, что ли? Зачем мне драться?
– А как же иначе ты сможешь вырасти мужчиной? – откликнулся я: наконец-то я ощутил свое превосходство. – Ты должен уметь себя защитить – себя и свой дом, и быть сильным! Иначе это просто позор!
Глаза Исидора вспыхнули: кажется, я наконец-то его разозлил. Отшвырнув свои папирусы, он прошагал в угол и быстро наклонился, копаясь в своем сундуке; а потом извлек наружу длинную изогнутую палицу.
Он опять приблизился ко мне: и я невольно дрогнул, отметив, насколько хозяйский сын выше меня, да и шире в плечах.
– Вот, видишь?.. – Исидор принялся вращать палицу в руке с силой и скоростью, каких я от него не ожидал; потом принялся перебрасывать палку из руки в руку. Черные глаза его горели. – Я сызмальства хожу с отцом на охоту в камыши: мы ставим сети на птиц, и я хорошо стреляю из лука. И этим оружием я владею не хуже!
Палица описала дугу перед моим лицом, и я отпрянул; тогда Исидор опустил ее. Я заметил, что его метательная палка расписана изображениями уток и других птиц, неведомых мне.
– Я еще никогда не бил людей, ты прав, – заявил Исидор, с яростью глядя мне в глаза. – Но если ты не уймешься, маленький наглый экуеша, я тебя отделаю!
Я расставил ноги и улыбнулся.
– Что ж! Попробуй побей! Хоть я и калека, но по дороге сюда я дрался с пиратами… и одного убил!
Глаза Исидора сощурились: не знаю, поверил он мне или нет. Но через мгновение резко кивнул в сторону двери.
– Идем в сад!
Мы молча вышли в сад – там было еще не слишком жарко. Исидор по тропинке привел меня к пруду, около которого было чистое место. Остановившись, младший сын моей бабки развернулся ко мне.
– Теперь держись!..
Он набросился на меня, и наше оружие с треском сшиблось. Исидор был больше и сильнее меня, но не так проворен; и он не был научен тому, что может дать только настоящее сражение: причинять и терпеть боль. Его длинные крепкие ноги давали ему преимущество; но я сумел свалить его, как прежних врагов, и мы покатились по земле. Мы вцепились друг в друга с каким-то упоением, колотили и давили друг друга; я изловчился отобрать у Исидора палицу, выкрутив ему кисть, но потом он сумел заломить мне руку за спину и бросил на живот, навалившись сверху. Он зло дохнул мне в ухо:
– Ну, тебе хватит, экуеша?..
– Нет, – ответил я; и сильно лягнул его пяткой по голени. От боли он ослабил хватку; а я высвободился, распрямился и…
И тут как гром с ясного неба раздался крик:
– Что тут происходит?
Под деревьями напротив нас стояла бабка Поликсена. Она стремительно двинулась к нам; подхватила на ходу палицу Исидора и взмахнула ею.
– Что вы тут устроили, два паршивца?..
Ни у одного из нас не было слов для оправданий. Но потом Исидор крикнул, показав на меня:
– Он первый начал! Он сказал, что я не мужчина!
Бабушка круто развернулась к нему.
– Конечно, не мужчина, – отрезала она. – Разве мужчина станет нападать на своего гостя, который меньше его… и неразумнее?
Она метнула на меня испепеляющий взгляд. Я молчал, скованный стыдом; но, вместе с этим, во мне опять поднималась гордость за себя.
Госпожа несколько мгновений раздумывала; а потом велела мне:
– Пойдешь сейчас со мной. А ты… явишься к отцу, когда он придет, и все расскажешь! – приказала она своему сыну.
Исидор молча кивнул, глядя в землю.
Я поковылял за бабушкой: у меня не было сомнений в том, что меня ждет. От побоев тело уже болело, но я только молча стискивал зубы.
Она привела меня в свою комнату – я впервые оказался там; и заметил только мебель черного дерева и блестящие статуэтки каких-то богов в стенных нишах. Но я почти не смотрел по сторонам.
Бабушка закрыла дверь и какое-то время рассматривала меня. А потом спросила:
– Так ты хочешь быть похожим на своего отца, Питфей?
– Да, госпожа, – сказал я. Посмотрел ей в глаза – они горели темным пламенем… Госпожа Поликсена улыбнулась.
– Превосходно! Так не хочешь ли попробовать того, что мой сын получал от меня, пока не поумнел?
Я внутренне дрогнул; но расправил плечи.
– Да, госпожа! Накажи меня, я провинился!
Я сам разделся и бросился ничком на циновку. Я напрягся и сжался в ожидании боли: и, вместе с тем, какая-то часть моя жаждала этой расправы. Этого испытания!
Меня никогда еще не секли дома – отец только шлепал ладонью за непослушание; однако я уже тогда изведал тяжесть его руки и не ждал, что бабкино наказание окажется особенно чувствительным. Однако я ошибался: госпожа дала мне десять розог, и мне показалось, что она избила меня с жестокостью спартанского ментора. Чтобы не закричать, я впился зубами себе в руку.
Спина моя вся горела и мучительно саднила; а, попытавшись встать, я с испугом ощутил, как по ней сбегают ручейки крови.
5
Сакральный период для египтян, равный 120 годам.