40° по Валентину

— Блядь, — очень выразительно сказал Лёха, прикладывая к виску холодную банку пива, и Калмык, повторяя его движение, произнес:

— Угу.

— Зато вы вчера самые веселые были, — хихикнула Яна, передавая Валику вазочки.

Макар прошел за спиной, коснувшись его плечом, молча кинул ему очередную свою толстовку — на этот раз серую — сел за стол, щелкая язычком банки с пивом, отпил и произнес:

— Зачетно потусили, не нудите. Щас будем мусор собирать.

После его слов все ожидаемо заторопились по домам. Лёха нашел свой паспорт под елкой и свалил первым, после него по такси распределились девчонки, а последним уходили Калмык с Антоном.

— А ты не с нами? — спросил Калмык, обуваясь и замечая, что Валик стоит рядом и точно никуда не спешит.

— Я прибраться обещал.

Калмык прищурился — или, возможно, его глаза просто заплыли от вчерашней попойки — и продолжил натягивать ботинки. Попрощавшись с хозяином квартиры, наблюдающим за ними из дверного проема ванной, он вышел на лестничную площадку, а Антон, наклонившись к Валику и завязывая шарф, шепотом поинтересовался:

— Ну что?

— Что? — спросил Валик со вздохом.

— Ну вы там вчера… — Антон покосился на Макара.

— Иди ты на хуй, Антон. Вали, позвоню вечером.

— Только не смотри на реснички! — бросил тот, выходя. — Пока, Мак, клево посидели!

А некоторые и полежали, добавил Валик про себя, поворачиваясь к Макару. Тот молчал и ухмылялся, и если бы на Валике имелось платье, то оно бы снялось от этого взгляда точно. Или бы прожглось.

— Ведро, — произнес Валик. — Мне нужно ведро, средство для чистки ковров и щетка.

— Прям вот так, сразу? — отозвался Макар. — Точно Золушка. Щас будет. Твой свитер я на сушилку повесил, олени не пострадали. Слышь чо, Валечка.

— Ну?

— А как ты, такой весь домашняя зая, кольцо на хер прицепил?

Валик, догадывавшийся, что рано или поздно этот вопрос прозвучит, помедлил, собирая разбросанные в коридоре пакеты, и ответил:

— На спор.

— Я так и думал. Но ты не парься, мне нравится, — Макар, отдавая ему ведро и щетку, подмигнул, и Валик ощутил, как краска заливает лицо и сползает на шею. — Ну чего ты сразу краснеешь, Валечка, я ж серьезно.

Валик, сунув ему в ответ охапку шелестящих бумажек, нашел пятно, которое заметил на светлом ковролине еще вчера, и начал тереть его щеткой с особым рвением. Макар в это время гремел в зале банками, складывая их в мусорный пакет, выпнул туда же пылесос, чтоб собирал мелкие крошки.

— Милая моя, — услышал Валик, вытирая лоб мокрой рукой, — Валечка ебу-учий…

Валик фыркнул:

— Ебанат.

— Я все слышу!

— Я тоже. Мог бы и поновее что-то петь.

— Фантазер — ты меня называла? Или… О, сейчас Светулю накрутим.

— Какую Светулю?

— Лободу же.

Макар перестал греметь, и Валик, выплеснув воду в унитаз, поставил ведро рядом со стиралкой, вышел в коридор и придирчиво осмотрел мокрое, но чистое, как бы это ни звучало, пятно на ковролине. В этот момент из колонок полилась знакомая мелодия, он цокнул и повернулся к оказавшемуся рядом Макару.

— Прям про тебя, Валь, — проговорил тот, хватая его за задницу и прижимаясь пахом. — Бля, как я утром тебя за булки не догадался потискать! Но это можно исправить, да?

— Песня про глаза, вообще-то, — заметил Валик, с разбега ныряя в уже знакомое состояние, которое пережил этим утром.

— Глаза у тебя тоже красивые. Как у кошака ангорского. У меня в детстве был, все ебало мне расцарапал как-то.

— А тебе нравится?

— Когда царапают? Очень. Только если спину.

Валик и не заметил, что тоже лапает его задницу, и с удивлением признал, что это заводит. Пиздец как заводит, потому что он не нашел иного выхода, как закрыть глаза и позволить себя целовать: медленно, с блуждающими под майкой руками и застывшими в горле стонами. Стояли так, может, минут пять, а может, и пятнадцать, и простояли б еще больше, если бы в кармане Макара не завибрировал мобильник.

— Тётька моя, — пояснил он, взглянув на экран, и Валик, оставив его разговаривать с родственницей, ушел в зал.

Макар появился почти следом.

— Поздравила, сообщила, что заедет через полчаса, я ж ее любимый племянник, не может не заглянуть, — сказал, доставая из-за дивана чьи-то носки. — Но, конечно, это мамка накапала — боится, что я тут хату сжег или мы тут обкурились до смерти. Надо, короче, быстрее этот срач убирать. Блядь, всю романтику мне…

— Макар, — произнес Валик, не в силах заткнуться. — У тебя есть камин?

Макар бросил носки в мусорный пакет и хмыкнул:

— Зачем тебе камин? Если надо, будет.

— Нет-нет, я просто спросил! — ответил Валик поспешно. — Как раз его и не надо.

Зал убрали быстро: пока Макар выносил мусор, Валик протер все поверхности до блеска, открыл окна для проветривания и поправил панорамные картины на стене. Потом они вместе привели в порядок балкон и кухню, и когда родственница должна была быть на подлете, Валик уже натягивал высохший свитер с оленями.

— Придешь ко мне завтра? — спросил Макар, наблюдая, как он сует руки в рукава куртки.

— Не могу, я бабушке обещал приехать. Дней на пять, — сказал Валик, и Макар заметно посмурнел.

— Но писать-то можно тебе?

— Там связь не всегда ловит. — Валик поправил съехавшие очки и добавил: — Но можно. Я пошел.

— Пиздуй, — Макар щелкнул замком. — Я напишу. Эй, умник, стой, куда, бля! — прижался к и так саднящим уже губам и только после этого открыл дверь. — Теперь точно пиздуй.

Выходя из подъезда, Валик тронул языком губу, ее тут же лизнуло морозом, и он поморщился — завтра вскочит герпес. Телефон пиликнул сообщением, и Валик уставился на номер и марку машины.

«Карета подана».

Сняв перчатку, он быстро напечатал в ответ:

«Это что? Такси? Больше так не делай».

«Первое число, Валечка. И больше не буду. Только если ты ночевать не останешься в следующий раз».

Хотелось спросить — в какой, блин, следующий? Но все вокруг стало таким непредсказуемым, что Валик только отмахнулся от неуместных сейчас размышлений и направился к мигающей фарами машине.

Когда такси выехало со двора, Макар зашел обратно в зал и захлопнул балконную дверь. Хоть балкон и был застеклен, почти как и дома у Вали, все равно он задубел — пробыл там слишком долго, пока умника провожал. Плюс выкурил две сижки, и теперь его потряхивало. Прежде чем башку просверлило трелью дверного звонка, он успел кинуть в стиралку свитшот с пятнами от спермы и ебануть большую чашку крепкого кофе. Пьяный угар закончился еще под утро, а у Макара до сих пор мысли тараканами разбегались в ахуе от того, что они с Валечкой учудили. Не, ну Игорян ему по дороге в гипер накануне тусы признался, что в период своего пубертата они с одноклассником втихушку на порнуху родительскую подрачивали. А один раз они типа устроили, как там его, голландский штурвал. Макар тогда еще дико проржался над названием. Только у них-то с Валей не просто штурвал был, а чистый и светлый, как слеза принцессы, взаимный петтинг. У Макара подобных ощущений со школы не было. Да что там, вообще не было — это ж мужской половой хуй! Горячий, упругий, с колечком в уретре, блядь! Помимо очевидного, в груди тянуло от воспоминаний о поцелуях, и хотелось еще, хотелось прижать крепкое Валино тело к себе, такое не похожее на девичье, угловатое, с жесткими плечами и маленькими сосками, которые Макар с удовольствием облизал этой ночью. А днем, стоило только глянуть на раскрасневшиеся от уборки щеки и уши, в висках начинало стучать, как после норматива по бегу стометровки на время. И особенно Макар охреневал, когда Валя вдруг резко становился жадным и дерзким. Про Валину задницу он пока старался не думать, а то, что другой пацан так же резво лапал за жопу его самого, Макара как-то не смущало, потому что кайфа от обжиманий вдвоем в пустой квартире он получил столько, что сразу для себя все понял-принял. Вот таким подарочком под елкой осознание нагрянуло первого января вместе с похмельем. Так что пох, решил Макар. Он хотел Валю, и точка. Как там в мамкином старом фильме новогоднем говорилось — вижу цель, верю в себя, не замечаю препятствий. Только, проснувшись от того, что почувствовал ласковые касания на макушке, он понял, что цель у него — не просто потрахаться, как, наверное, до сих пор виделось Лёхе, и это пугало больше всего.