Противостояние

Но, если уж на то пошло, отправляемые мальки представляли собой еще более тягостное зрелище. Воспитанные на осознании неизбежности смерти и чувстве стремления к идеалу воинской доблести, они с самого раннего возраста готовились к сложным испытаниям, учились сражаться и выживать, стойко перенося любые физические страдания. Только вот подавить в решающий момент банальное волнение были при этом способны были далеко не все из них. Страх перемен, тоска по остающемуся позади родному дому — вот, что читалось в юных растерянных взглядах жмущихся друг к другу на взлетном поле малолеток. К такому их не готовили, о таком не предупреждали. Смерть — ладно, боль — пусть, ерунда. Но эта терзающая, мучительная неизвестность… Это всепоглощающее чувство беспомощности перед грядущей разлукой со всем, что было привычно и дорого… При полном запрете на проявление слабости. Они топтались на плацу, неуверенно всматриваясь в свое невнятное будущее. Их сгоняли в отряды, строили и увозили. Сгоняли — строили — увозили, сгоняли — строили — увозили… Бесконечный конвейер… Год за годом.

Шествуя вдоль стройных рядов напуганного, но отчаянно пытающегося не подавать вида молодняка, Прорва сохраняла совершенно непроницаемое выражение. А из потаенных глубин ее памяти тем временем невольно поднимались гнетущие картины далекого прошлого, когда она вот так же расставалась со своими выросшими чадами, расставалась навсегда, чтобы впредь никогда уже не узнать их судьбы. Клин, Бич, Песок, Уголь, Суровый, Удар… Первых она еще помнила по именам… Дальше смутно — когда-то у нее было достаточно многочисленное потомство. Когда-то… И потом двое последних, кого вытягивала уже сама, без Утеса, без подруг: Клык и Коготь… И чуть позже еще подросшие мальки Осени — Берилл, Янтарь, Турмалин, Сердолик, Яшма — Посвящение в культ заставило сестру закрыться от мира на целых пять лет, потому Осень не видела ухода своих детей. А вот Прорва испытала и прочувствовала все. Как все они росли на ее глазах, как взрослели и потом навсегда прощались. Как она провожала их в полную опасностей новую жизнь, напутствуя сдержанными речами, и безмолвно воя внутри от безутешного горя… Много лет прошло, но их родные лики до сих пор чудились самке во встревоженных мордочках новобранцев.

Очередная партия мальков была успешно погружена. Бедолаг упихали так плотно, что транспортный модуль стал напоминать некие древние консервы. Пищать и жаловаться строго запрещалось, и будущим воинам не оставалось ничего иного, кроме как поджимать конечности, дабы не отдавили, и жалобно таращиться из темноты душного отсека. Наконец, тяжелые створки дверей пали пред ними, лишая последней возможности увидеть родную землю. Потяжелевший челнок медленно поднялся над стартовой площадкой и исчез в небесах. Провожатые разошлись.

Прорва вернулась в канцелярию и обессиленно рухнула в кресло. Это был уже десятый рейс за сегодня. Вчера у нее в кои-то веки выдался день отдыха, зато, сегодня пришлось отпустить большинство советниц и контролировать все самой. Лишь несколько младших помощниц оставалось на подхвате.

— Жалко их… — вздохнула подошедшая Метель — почти белая подслеповатая самочка, слишком рано оказавшаяся при Совете и отдающая всю себя работе по причине прискорбной невостребованности самцами.

— Таково их предназначение, — ровно отозвалась Прорва.

— Матери вчера снова приходили… Им говорят, не ходите, а они ходят… — словно бы не слыша, продолжала Метель. — Возмущались, что молодняк в такой тесноте держат. Одного слабенького не заметили и затолкали насмерть — вот был им повод поскандалить!

— Ты сказала, что новые модули будут со следующего года?

— Да, так не слушают… Даже, представляешь, Старшая, одна Великая Мать пришла — потребовала доступ к центру связи, сама, говорит, с колонией потолкую на этот счет… Долго там сидела, мозги им выносила…

— Почему без моего ведома? — скорее устало, чем сердито, проворчало Глава.

— Так… — младшенькая тут же смутилась, осознавая свой явный промах. — Великая ж Мать, как ее не пустить…

— …А потом нам ответные претензии посыплются, что не по делу эфир засоряем, — недовольно поиграв когтями по столу, спрогнозировала Прорва. — Кто, хоть?

— Желанная…

— А. Ну, да, эту попробуй не пусти… Ладно. Но в следующий раз внимательней.

— Поняла.

Вызов, замигавший на мониторе ровно через день, был более, чем странным. Главным образом, потому, что вызывала не разгневанная колония, как сперва Прорве подумалось, а некий клановый корабль… Через рой крупнокалиберных помех проявилась невыспавшаяся рожа какого-то незнакомого самца. «Экий ты старшенький», — подумала Прорва, делая церемонное выражение и снисходительно поглядывая на яркоглазого типа по возрасту явно за сотку, с асимметричными бровями и жвалами, изогнутыми, мягко говоря, не совсем в ту сторону. Да, она не имела привычки заострять внимание на внешности мужиков, но тут уж никак нельзя было не поразится, тем более, что, кроме хари-то ничего другого и не виднелось…

Неизвестный, к величайшему изумлению Главы Совета, оказался еще и Вожаком — знаки отличия располагались на гриве так, чтобы при всем желании их невозможно было проигнорировать. Хотя, поведение он продемонстрировал не очень-то лидерское — казалось, он настолько сбит с толку, что вот-вот забудет все слова приличия и даже собственное имя.

— Мое имя Гнев, и я являюсь Вожаком клана, в котором вчера произошло некое недоразумение, касающееся самки из вашего поселения. Могу ли я поговорить с Главой Совета? — с трудом подбирая выражения, изложил он суть своего обращения.

Стоп… Гнев? Гнев…

Боги, да это ж Фокусника начальник — осенило вдруг самку. Сумрак упоминал его в самом начале знакомства… Прорва еще тогда силилась вспомнить, что за Вожак такой, но так и не смогла, а самец деликатно пояснил, что клан пока небольшой и малоизвестный, но все у него впереди. Да уж… По тебе, «красавчик», прямо видно, что все у тебя впереди. Далеко-о впереди…

Так о чем он там? Чем таким самки этим мужикам не угодили?

— Ты уже с ней говоришь, — Прорва позволила себе легкую улыбку и наклонилась, дабы Гнев мог лицезреть ее строгий образ во всем великолепии. Пусть знает, что с ней не стоит шутки шутить.

Однако от следующих его слов не до шуток быстро стало ей самой. Вожак начал сбивчиво и торопливо разъяснять, дескать, одного из его рядовых бойцов обвинили в принудительном спаривании с высокоранговой самкой, да не просто, а с похищением, и, когда прозвучали имена обвиняемого и обвинителя, дочь Свободы едва не вскрикнула от неожиданности. Ибо первое имя было Сумрак, а второе — Желанная…

Прорве понадобилось собрать всю силу духа, дабы достойно скрыть свое волнение. За одно мгновение в ее голове пронеслось столько мыслей, что даже виски заломило. Ее самец стал жертвой коварного навета, в справедливости которого глупому Вожаку не позволил усомниться ранг клеветницы… И ее самца незамедлительно наказали за то, чего он не совершал. Наказали жестоко, может, даже… Может, даже слишком жестоко. Без разбирательства, без суда… Сперва наказали, а потом уже заметили во всей истории подозрительные несоответствия…

…Боги, и почему она сразу не проверила, что там за сообщения отправляла эта проклятая психопатка?! Теперь Сумрак, возможно, бесповоротно искалечен, а, возможно, даже на пороге смерти… Из-за того, что у одной нет совести, а у другого мозгов… А у Прорвы… У Прорвы банально нет времени и сил за всем сразу уследить.

Первым желанием, посетившим Главу Совета, было покрыть Гнева бранью. Самой отборной, самой грязной. Однако, что бы это решило? И, потом, он, похоже, находился не в курсе того, кем Прорва приходится Сумраку. Или делал вид, что не в курсе. В любом случае, следовало действовать осторожно, дабы не показать ненароком свою личную заинтересованность… Возможно, еще оставался шанс вытащить несчастного.

— Что ж, — медленно, выравнивая дыхание, но так, чтобы было незаметно, проговорила Прорва, — у нас действительно произошел в этом Сезоне несколько нетипичный случай. Одна из дочерей Желанной добровольно отказалась от статуса и ушла в гарем некого юнца. По этому делу было разбирательство.