Противостояние

— Не знаю… Но ты же Глава гарема, в конце концов! И Глава Совета! У тебя есть полномочия…

— Например? — повторила старшая жена, скептически склонив голову набок.

— Но нельзя же ей позволить…

— Позволить что? — уточнила Прорва, а, не дождавшись вразумительного ответа, тяжко вздохнула. — Девоньки, то, что вам наговорили всяких неприятных вещей — исключительно ваше дело, и Совет тут не при чем. И я тоже не при чем. Я не получала от Желанной прямого вызова, и нападения как такового не было, а угрозы, как правило — это всего лишь пустое сотрясание воздуха. Так что все мои попытки что-то, как вы выражаетесь, сделать с этой ситуацией, будут выглядеть как агрессия именно с моей стороны.

— Но она сказала про твои земли… — не унималась Солнышко, начавшая после кладки демонстрировать ранее не свойственный ей боевой настрой.

— Сказать можно, что угодно, — урезонила ее сестра. — Если собираются совершить захват, обычно, заранее не предупреждают. Кроме того, наши территории слишком отдалены от ее угодий. Чтобы их присоединить, придется захватить земли еще как минимум пяти гаремов, иначе смысла не будет.

— То есть, ты будешь сидеть сложа руки? — подытожила Рыжик.

— А ты предлагаешь мне бросить личный вызов Великой Матери? — Прорва подняла одну бровь, затем, помолчав, обратилась уже к притихшей Грезе: — Ну-ка, скажи, сколько самок в гареме твоего отца?

— Сорок одна, — чуть слышно проговорила та, потупив взор. — И порядка тридцати старших дочерей. И не знаю даже сколько самцов-подростков…

— Отлично. И четверо нас. Вернее, трое — Маленькая, как я понимаю, на открытый конфликт с родной матерью не пойдет.

Греза на это вновь отмолчалась, но по ее поникшим плечам и опущенной голове ответ был виден и так.

— И нам тоже не простит, если мы ей вред причиним, — внимательно глядя на младшую самку, продолжала Прорва.

Надолго воцарилась тишина. Никаких аргументов против слов Главы гарема не находилось при всем желании…

— Ладно, — смягчилась, наконец, Прорва. — Не переживайте так. Думаете, почему наши угодья до сих пор не разорили? Мы находимся в природной крепости. По сути, из сада всего два выхода — в лес и через купальни. Вокруг нас скалы. Дураку понятно, что при необходимости мы отобьемся и вчетвером. А, пока жива я, и жива Осень, к нам тем более никто не сунется: даже Великая Мать побаивается тех, кто имеет отношение к Совету и Храму.

Эти слова немного успокоили младших самок, но ряд сомнений, все же, оставался. И еще хотелось услышать, что по поводу данной заварушки скажет средняя из сестер. Когда явилась Жрица, вся история незамедлительно была рассказана для нее заново. Как ни странно, Осень почти не впечталилась, лишь закатила глаза и разок смачно выругалась, посоветовав всем поскорее забыть о случившемся, дражайшую Желанную мысленно послать Жесткачу под хвост и сосредоточиться на более важных вещах — таких, как скорый выход Солнышкиного потомства и подготовка к проводам года и следующему Сезону Любви.

— А ты не думаешь, что лучше было все-таки уйти с матерью?

Прорва появилась так неслышно, что Греза вздрогнула. Что за дурная привычка подкрадываться…

— Ты… Гонишь меня? — медленно обернувшись, дочь Великой Матери жалобно поглядела на застывшую в дверях комнаты Главу гарема. Она ожидала встретить на суровом лице осуждение или, как минимум, безразличие, однако вместо этого между бровями старшей самки обнаружилась скорбная складка, а кривые жвала умиротворяюще потянулись вперед.

— Ну, что ты, девочка, — Прорва решительно двинулась к Грезе и в последний момент успела поймать ее за плечи при попытке недоверчиво отстраниться. — Если ты о вчерашнем… Забудем, с кем не бывает. Если честно, ты меня немало удивила.

— Что же тогда?

— Она предлагала тебе второй шанс.

— Спасибо, обойдусь как-нибудь, — буркнула Маленькая, выныривая из-под тяжелых рук.

— А ты не думаешь, что ты просто хочешь поступать ей назло? Прислушайся к себе, как следует…

Греза замерла на миг. Боги, сколько раз она слышала эту фразу… От самой матери, от теток, от самок Серого… И теперь Прорва туда же? Да почему никто не может поверить в то, что она способна принимать самостоятельные, осознанные решения? Неужели, она выглядит настолько беспомощной и глупой? Хотелось ответить резко, но Греза сдержалась. Начни она дерзить, и подозрения Главы стали бы походить на правду еще больше, ибо тот, кто не прав и знает об этом, но не желает признавать, будет переходить в нападение, и лишь тот, кто уверен в своих словах и чувствах, останется спокоен.

— Только не теперь, — Греза выразительно покачала головой и отошла, дабы присесть на край своего ложа. Выделенная ей комната была небольшой и слегка обветшалой, но самка теперь как никогда ясно понимала: она ни за что не променяет ее обратно на богатые покои. — Вот ты говоришь, что мы с Сумраком мало друг друга знали, что я опрометчиво поступила… В тот вечер, когда он собрался улетать, я, если честно, посчитала точно так же. И я попыталась следовать здравому смыслу. Тогда Серый подобрался ко мне очень близко. Я почти позволила ему… Он уже меня раздел, уже уложил под себя… — тут молодая самка неловко умолкла.

Прорва потихоньку приблизилась и аккуратно уселась рядом, однако под ее весом ложе прогнулось так, что Греза буквально съехала в образовавшееся под Старшей углубление, коснувшись ее боком. Украшенная роговыми наростами голова повернулась и склонилась к расстроенной младшей самке — та со своими юными чертами, гладким лбом и изящным станом выглядела рядом с могучей дочерью Свободы, как самый настоящий малек.

— Продолжай, Маленькая, — глухо произнесла Глава гарема.

— Я не знаю, как это описать, — вздохнула Греза. — Я вдруг поняла, что, если позволю ему, то совершу величайшую ошибку в своей жизни. Потому что, отдавшись единажды, уже останусь с ним навечно. Как остаются остальные, боясь потерять свои привилегии. Я испугалась, что, так же, как они, в нужный момент не смогу отказаться от этой стабильности, променяв на материальные блага свою душу. Просто… Знаешь, чем я больше медлю, тем сложнее мне бывает принимать решения.

— Не у тебя одной так, — Прорва ласково обняла подопечную за плечи. — Я поняла тебя. Не станем больше к этому возвращаться. И не переживай: мы все равно как-нибудь прорвемся.

— А правда… Что у него могут быть из-за меня проблемы? Мать так сказала, — Греза жалобно поглядела на старшую самку.

— Только, если он сам себе их надумает, — неопределенно дернула жвалами Глава гарема.

Минуло несколько недель, и, к великому облегчению Сумраковых жен, от Желанной до сих пор не было никаких вестей. Постепенно все тревоги стали забываться. Повседневные дела поглотили самок с головой, заставляя отвлекаться от негативных мыслей. Так Солнышко и Греза продолжали ответственно готовиться к пополнению. До выхода мальков оставалось около двух месяцев. Яйца теперь почти не просвечивались — это означало, что зародыши внутри выросли; при включении лампы овоскопа в их глубине недовольно дергались смутные тени и тут же затихали. Долгожданный выклев был уже не за горами.

Осень выбивалась из сил в Храме, где в последние дни невероятными темпами близился к завершению ментально измотавший всех ремонт. Надвигались крупные ежегодные празднества, и к их наступлению Храм должен был блистать, а потому Жрицам приходилось вдвойне внимательно следить за всеми работами, одновременно не упуская из поля зрения прихожан с их молениями и нескончаемыми жертвами. Особенно теперь, в период отбытия молодняка.

Непосредственно организацией отправки подросших мальков в колонии тем временем усердно занимался Совет, и на это тратилось почти все время его Главы. Достигших двадцатилетнего возраста самцов собирали по всем дворам и отсылали в несколько приемов. Процесс был не из простых — мало того, что хлопотный из-за огромного количества мальков, так еще и весьма тяжелый с моральной точки зрения. Не смотря на то, что большинство матерей уже годам к пятнадцати старались полностью отлучить от себя сыновей, процедура отъема всем давалась нелегко. Когда приходило время отпускать юнцов навсегда, отнюдь не каждая самка достойно выдерживала стресс. Матери прекрасно знали, что многие из юнцов не переживут годы обучения, а Посвящение смогут пройти лишь единицы, однако большинству об этом не думалось вплоть до самого момента расставания. А, когда этот момент наступал, эмоции у некоторых особо впечатлительных личностей начинали хлестать через край. И вот тут начинались многочисленные истерики. Дочки Матриархов регулярно бегали к Солнышку за успокоительными средствами; в гаремах повсеместно слышались вздохи и причитания — тихие и безнадежные, а оттого еще более трагические.