Страница 102 из 122
Глава 8
— Я отвечу тебе тем же, — говорил Гефестион Марии, обнимая рукой тонкую талию. — Лиши меня девственности полностью — и пусть ни одна женщина больше не прикоснётся ко мне. — Гефестион скользнул пальцами к лону Марии и прижал клитор, а потом рука уступила место губам.
Страсть впопыхах, излом тела, лоно под губами этого, Единственного, рассыпанный в полумраке жемчуг… «Я соберу эти перлы и буду перебирать их ежечасно в своей памяти. Ты во мне, ты останешься со мной навсегда. Я буду закрывать глаза, когда Диодор будет сжимать меня в объятиях, я буду представлять тебя, твои глаза, губы и волосы, твоё тело — всему этому будут отданы мои ласки».
Мария сняла со своей шеи тонкую золотую цепочку и надела её на Гефестиона.
— Возьми, а мне останется твой браслет, мы обручимся с тобой так. — Мария провела рукой по бедру Гефестиона: — Ты помнишь, как мы приветствовали тебя, когда ты приезжал на новый учебный год… — В глазах женщины блеснули слёзы, сердце Гефестиона разрывалось. — Не грусти, время излечит всё…
Сердце Гефестиона разрывалось. Он ехал в Миезу, чтобы взять Марию в жёны и отомстить Александру; он не задумывался над тем, что из этого воспоследует, так как думать не мог. Но рядом с Марией стоял Диодор — и её недоступность сразу многократно увеличила желание Гефестиона: жажда наперекор, жажда запретного — всегда самая острая. Он взял от Марии всё, что она могла ему дать, он мстил Александру тем, чем мог, всем тем, чем одарила его Мария, которая была замужем и не могла принадлежать ему всецело и навсегда. Что из этого выйдет, он тоже не мог вообразить и меньше всего предполагал, что не только его тело, но и сердце отзовётся так искренне и горячо. Он запутался в клубке страстей: горькое сознание того, что Мария замужем, что маленькая девочка, не умеющая скрывать свои чувства, потеряна для него навеки, отравляло душу; то, что это произошло из-за Александра, обжигало удвоившейся ненавистью к предателю и уязвляло тем, что месть, как она была задумана, не состоится, будет усечена; мрачное удовлетворение от того, что, овладев Марией, он воздал Александру за всё, как только мог в создавшемся положении и более: не только телом, но и душой, — сменялось отчаянием, потому что, любя двоих, он не мог быть ни с одним, ни с другой, а потом сознание того, что его любовь к Александру не единственная, как и у самого царевича, рождало готовность простить изменника. Гефестион не мог разобраться — и, послав в Тартар мучения заблудшей души, взял Марию ещё раз — усадив на себя и пожирая взглядом юное стройное тело.
Но сердце по-прежнему ныло: час разлуки близился; о том же, что ждёт его в Пелле, на что он решится сам, что сделает Александр, не хотелось даже задумываться.
— Как же я оставлю тебя, любимая? Я даже думать не мог, что так сильно тебя люблю.
— Помрачение, помрачение, Гефестион. Это пройдёт, ты в смятении от вчерашнего, крепись, ты мужчина, ты должен мне помочь: ведь и я должна быть мужественна. Не расслабляй меня!
— Почему мы не можем идти за своими сердцами?
— Потому что мы не всегда делаем то, что хотим. Если ты желаешь доказать что-то Александру, будь выше его, покажи ему или сделай это для себя самого, не опьяняйся вседозволенностью, не руководствуйся единственно своим хотением. Диодор ни в чём перед тобой не виноват, Сабина — тем более — ты не можешь причинить им боль. Я же знаю тебя, разве Аминторид — это не благородство и честь?
— Оказывается, вы, женщины, так умеете обезоруживать…
— Видишь, как я опасна. — Марии удалось улыбнуться, но рук с плеч Гефестиона она убрать не смогла и, уговаривая себя не менее, чем любимого, заклинала: — Уезжай, уезжай!
Они уже оделись и вышли в сад. Чтобы сдержать рыдания и как-то отвлечься, Мария сорвала с ветвей несколько яблок.
— Возьми, съешь на дорогу или в пути, пусть я тоже буду внутри тебя — вот так. И Гектора угости, он у тебя славный, такой же красивый, как ты. Ему тоже нужны походы, победы и слава — не лишай его их.
«Ах, ну зачем же ты приехал? Ведь я была уверена, или мне просто казалось, — какая разница! — что прошлая любовь погребена и не будет часто оживать во мне». — «Я сделал ошибку, я повиновался порыву, не думая о других, думая только о себе, — я дорого за это заплатил». — «А я ошиблась ранее, поспешив связать свою судьбу с Диодором, — мы оба виноваты. Или нет? Ведь ты уйдёшь — и то, что всколыхнулось, уляжется. Или… Я не знаю, просто невыносимо болит сердце… Останься со мной таким, как в этот миг, останься навеки в моей душе, если в миру нам не быть вместе…».
Гефестион взял яблоки.
— Подожди… А… если ты зачала от меня ребёнка?
— Нет! — Мария замотала головой. — Нет, не в эти дни, они пусты. Нет, этого не может быть.
— А ты бы хотела?
— Не мучь меня! Уходи!
— От Пеллы до Миезы всего несколько часов. Ведь четыре года назад ты тоже думала, что больше не увидишь меня, но это свершилось. Мы же можем увидеться снова!
— Нет, не надо! Ну что ты со мной делаешь! Уходи же, уходи!
Гефестион побрёл прочь — сгорбившийся, с опустившимися плечами, но, пройдя несколько шагов, остановился и повернулся: