Страница 100 из 122
— Так что? Ты изменил ему — разве ты перестал его любить? Так и с ним: он изменил, но его любовь не прошла. Видишь, ты смутился, ты понял это. Разве этот отход, два этих отхода — твой и его — смогут разрушить семь лет вашей близости?
— Шесть с половиной. Он сам разрушил это, ещё два года назад.
— Но вспомни, тебе же нравилось, когда я и другие девчонки тебя целовали, тебе нравилась его ревность. Он сделал то же самое.
— Разве это можно сравнивать? Мы были детьми…
— И выросли. Его возраст, его власть. Он царевич, у него иной масштаб, иной размах. Он должен брать и покорять, это его природа, его предназначение.
— Всё равно. У меня с девчонками была шалость, а у него… Даже не похоть, этот Павсаний так много для него сделал…
— И он выразил ему благодарность.
— Вот таким способом? Для благодарности существует золото.
— Значит, он знал, что Павсанию деньги не нужны. Александр мучится, разрываясь между вами.
— И это будет продолжаться! Павсаний робок, он никогда не пошёл бы напролом, он знал о нас, он не хотел вмешиваться. Нет — это Александр сам, инициатива шла от него!
— Да, но двигала им благодарность, а не любовь.
— Плюс ещё сострадание: этот Павсаний вечно влипал в какие-то неприятности. А благодарность плюс сочувствие — это уже много.
— Он царевич — он счёл, что и подарок должен сделать под стать своему сану, соразмерно.
Гефестион вздохнул.
— Ну почему ты его оправдываешь?
— Потому что я женщина, во мне говорит интуиция, она оповещает меня о том, что он тебя любит. Он доказал тебе свою верность: четыре, четыре с половиной года ничто не омрачало ваших отношений.
— Тем более он не имел права втаптывать их в грязь.
— Наоборот: если отошёл, значит, на это были исключительные обстоятельства. Ты же не знаешь, почему это случилось в первый раз. Может быть, он был взвинчен… Ты говоришь, что у него с отцом всё время проблемы — хотел отомстить Филиппу… Или перед войной… ободрить Павсания, подарить ему это, чтобы было что вспомнить за минуту до гибели. Ты не знаешь, в каком состоянии был Александр. Ну представь, что ты встретился со мной два года назад — ты мог бы полностью поручиться перед Александром за свою верность? — Гефестион только вздохнул, и Мария продолжила: — Любить человека в царе — нелёгкая доля. Будь готов к жертвам.
— Я не хочу этой доли, я отказываюсь от неё.
— Но кто тебя спросит? Разве это в твоей власти? Это Клото* прядёт нити наших судеб, Лахезис разворачивает свиток, Атропос обрезает нить, когда придёт срок.
Это не наша воля, это спущено свыше, их промысел сильнее богов. Я тоже могу сетовать на их произвол: не тебе досталась моя девственность, я не отдалась тебе чистой и непорочной, мои соски сейчас не так нежны и розовы, как были, покуда я ещё не родила. Нельзя объять всего. Ты должен смириться. Посмотри на Павсания: он же ничего не требует, не претендует на звание единственного возлюбленного, он принял тебя, он, я уверена, не стремится изгнать любовь к тебе из сердца Александра.
— Откуда я знаю, пытается или нет… Мало ли о чём они воркуют в постели, из которой он меня всё-таки изгнал.
— Ну ты же не прав. Разве изгнал? Пойми: то, что мы встретились, не может продолжаться вечно. Ты уезжал с Александром в Эпир, в Иллирию — но вы вернулись. Ты уехал сейчас — ты всё равно вернёшься в Пеллу. У звёзд свой путь. Вы Ахилл и Патрокл, вы связаны навеки, несмотря ни на что. Вы предназначены друг другу — и вы останетесь вдвоём до смерти. И после... А мне с тобой остался этот день. Любовь к женщине — ничто, кроме первых откровений. А потом всё становится обыденностью. Со мной ты зачах бы от тоски — с Александром отправишься на край Ойкумены. Мне ли тебе об этом говорить! — ты сам всё прекрасно знаешь. Мы насытимся этим вечером и оставим чашу, не допив до дна, — и, когда способность трезво мыслить вернётся к тебе, ты поймёшь, что это было правильно.
— Неправильно, когда так мало…
— Мы это исправим, — прошептала Мария и стала целовать Гефестиона, спускаясь по его телу всё ниже и ниже.
— Мария, что ты задумала? Это…
— Это.
— Ты не получишь удовольствия…
— Чисто мужское мнение, — улыбнулась Мария. — Какой ты глупый! Женщина наслаждается всем: телом, касаниями, поцелуями, ушами, глазами. Мне надо испробовать всё, чтобы осталось больше воспоминаний. А ты будешь направлять меня, потому что я делаю это в первый раз.
Мария слегка приподнялась на руках и провела левым соском по возбуждённому стволу. Головка увлажнилась от выступившей смазки — и её коснулась правая грудь, ведя своим соском уже вниз по члену. «След желания на коже, это останется со мной навсегда…» Мария скользнула ещё ниже и сместилась влево, чтобы член Гефестиона оказался у основания её шеи, — и прижала шею к плечу, приподняла его, заключая в плен плоть возлюбленного. Ей всё мало было ощущений; гладкая щека легла на темнеющую в полумраке поросль и ласково потёрлась о курчавящиеся волоски, губы нежными лепестками коснулись основания члена. Гефестион застонал, выдыхая, его живот непроизвольно поджался, кровь вскипела яростнее и быстрее понеслась по спирали, раскручивая страсть всё стремительнее. Правая рука Марии легла на внутреннюю поверхность бедра.