Страница 3 из 6
– Дурак не пьет!
Словами этими она хотела подчеркнуть, что умный человек может оказаться в таком состоянии, когда лишь водка способна привести его в чувство.
* * *
Примерно то же самое, хоть и другими словами, говорил старый Хэм устами героя уже не помню какого из своих романов:
«Стоит только чуточку выпить, как все становится почти таким, как было прежде.»
Этой фразой грустный писатель обозначил причину пагубной страсти, снедающей любого остро чувствующего человека.
А художник – будь он хоть живописцем, хоть писателем, хоть музыкантом! – человек именно остро чувствующий и нуждающийся в периодическом забытье.
* * *
Великий башкирский писатель, поэт и прозаик Мустай Карим (в миру Мустафа Сафич Каримов) рассказывал мне, как они с моим дедом ездили в Москву на сессии Верховного Совета РСФСР, где были депутатами одного созыва.
Дед с поэтом занимали купе в вагоне СВ и по дороге до Москвы выпивали ящик коньяка.
Это было именно так, хоть и кажется невероятным.
Мой личный рекорд состоялся всего лишь раз, когда по дороге из Москвы в Уфу на скором поезде №40 «Башкортостан» мы с соседом по купе – татарином, бывшим прапорщиком из охраны Брежнева – выпили 8 бутылок водки.
Разумеется, в наши дни состав тянется электровозом и весь путь занимает 36 часов.
Но и с учетом паровозных скоростей, достижения двух друзей-депутатов ошеломляют.
Мустай Карим пил, пока мог, что не помешало ему жить долго и до конца дней радовать читателя новыми произведениями.
* * *
Так было и в Литинституте.
Будущие властители душ пили не от безделья и не только благодаря вседозволенности.
Прежде всего ими владела априорная, имманентная тоска художника, видящего в жизни то, что скрыто от глаз обывателя.
Хотя и в литобщаге повальному пьянству предавались далеко не все и не в равной мере.
(Степени чудесного занятия когда-то обозначила моя бабушка, виртуозно владевшая русским языком.
Согласно ее принципам, градации привязанности к спиртному шли по возрастающей:
– пить не пьет, но мимо не пронесет (латентная форма алкоголизма);
– выпивоха (пьянство средней степени) ;
– пьяница (высшая мера, сейчас аттестуемая алкоголиком).)
В той же литобщаге были люди непьющие.
Например, мой талантливый друг Валера Роньшин, ныне известный детский писатель из Санкт-Петербурга, всем предпочитал кефир.
* * *
Я в Литинститутские времена еще не дорос даже до «мимонепроносящего
Уже позже, когда моя жизнь – личная, творческая, профессиональная и социальная – пошла вразнос, я быстро поднялся до вершины.
С нее спрыгнул без труда, но без радости: лишенная искусственного притока эндорфинов, жизнь сделалась равномерно серой.
Сейчас она напоминает снимок, к которому кто-то применил Фотошопскую команду «обесцветить
* * *
Но все написанное выше к Литинституту отношения не имеет.
Написал я это лишь для того, чтобы донести до вас две вещи.
Во-первых, пьянство для художника столь же естественно, как озеро для водоплавающей птицы.
Во-вторых, не все птицы водоплавающие; некоторые живут на суше и ничуть тем не тяготятся.
* * *
А завершу я главку цитатой из дневника писателя Юрия Нагибина:
«…в России тронуть пьянство, значит, убить литературу.»
5
Что касается разврата, я выскажу глубоко прочувствованное мнение.
* * *
Человек – не марсианин и не электронный гаджет, его образ поведения диктуется тремя основными инстинктами.
Напомню их, не будучи уверенным в читательских знаниях.
Первый – инстинкт сохранения жизни, второй – пищевой. Они диктуют живому существу правильный образ поведения для собственной сохранности.
Третий – инстинкт продолжения рода – направлен не внутрь, а наружу.
Он связан с необходимостью всего вида, а каждым отдельным представителем движет удовольствие, заложенное природой в процесс.
У человека 3-й основной инстинкт формирует либидо, то есть сексуальное влечение.
Я беру смелость утверждать, что именно либидо – и только оно! – является двигателем любого творческого процесса.
* * *
Урожденный художник начинает творить в период своего биологического созревания, хотя позже может казаться, что им движут иные чувства.
Не буду углубляться в психологию проблемы, о том написано уже много и гораздо квалифицированней.
Подчеркну лишь, что истинное искусство всегда чувственно, поскольку основывается на чувствах.
Причем сказанное относится к искусствам всех видов и всех направлений.
* * *
Быв в свое время живописцем и графиком, отмечу, что сильнее всего чувства проявляются в изобразительном искусстве.
По-настоящему сильные полотна с обнаженной натурой писали только художники-мужчины.
Единственной художницей другого пола, оставившей после себя экспрессивные женские «ню», является Зинаида Серебрякова. Но она была лесбиянкой и относилась к своим моделям с нетрадиционной, но реальной чувственностью.
Аналогичным примером роли полового влечения в живописи служит гомосексуалист Константин Сомов, не написавший ни одной обнаженной женской натуры.
Когда кто-то утверждает, что нельзя возжелать Венеру Милосскую, я с этим человеком даже не спорю; мне становится просто смешно.
У древних греков – этих детей цивилизации – чувственная основа искусства видна в любой скульптуре.
Не возжелав модель, скульптор не смог бы создать Венеру – с этим вряд ли кто будет спорить.
Но я скажу большее: в процессе работы художник начинает испытывать желание и к своему творению.
Это может показаться диким человеку, не являющемуся художником, но это именно так.
Миф о Пигмалионе, возжелавшем изваянную Галатею, имеет под собой реальную основу.
Желание, владевшее скульптором, остается в статуе на века и тысячелетия.
Однажды в молодости мне пришлось провести долгое время в ситуации, когда единственной женщиной у меня была копия Венеры Милосской.
Той самой, которую якобы нельзя возжелать.
Долгие часы я проводил над ватманом, набрасывая ракурсы древней гречанки – и при этом мною владело такое плотское желание к статуэтке высотой 50 см, какое я редко испытывал к женщинам из плоти.
О нескромных порывах, обуревавших меня, свидетельствует десяток сохранившихся карандашных рисунков.
И каждый из них, подпитанный моим желанием, перешедшим от скульптора через копию его работы, пышет жаром истинной чувственности.
О чем говорит обложка мемуара «Тропа на вершину Олимпа
* * *
Возвращаясь к искусству слова, подчеркну, что большинство поэтов начинает свой путь с любовной лирики.
Причем, как правило, толкает их либидо неудовлетворенное.
Но не перешедшее – согласно терминологии Зигмунда Фрейда – в стадию деструктивной компоненты, а полное конструктивности и приводящее к результату.
* * *
Рожденный поэтом, я пережил за 40 лет стихотворчества несколько этапных периодов, и все они были основаны исключительно на либидо.
Точнее, я всю жизнь находился в состоянии патологической влюбленности в какую-то женщину.
(Подробнее о том сказано в мемуаре «В то лето шли дожди…», основанном на теплых воспоминаниях о женщинах в моей жизни, здесь приведу лишь опорные тезисы.)
В 1976 году, оканчивая свой последний 10-й «Б» класс я испытал первую школьную любовь – к девочке по имени Ирина, учившейся в 9-м «А». И тогда впервые начал писать стихи.
В 1979 я влюбился в Анну, свою университетскую преподавательницу по философии (конкретно – по диалектическому материализму). Благодаря ей приобщился к современной русской поэзии и перешел на другой уровень.