Страница 2 из 6
Например, в одном дальнем углу обнаружили целое «кладбище» – как сказал остроязыкий Камиль.
Там стояли ряды блочных санузлов – завезенных для какой-то стройки, но за ненадобностью брошенных распадаться под ветром и дождями среди двухметрового бурьяна.
Но этот Verfall не произвел на нас гнетущего впечатления и не заставил задуматься о грядущих недобрых переменах в жизни.
Хотя бы потому, что каждое утро нас будил один и тот же поэт, выходивший на балкон своей комнаты и гонявший между красными флигелями эхо своих новых стихов.
Кроме того, там я познакомился с замечательными людьми.
В рабочем порядке совещание было структурировано по направлениям и разбито на творческие семинары сообразно стилям участников.
Мне повезло: моим семинаром руководили подлинные личности.
Эрнст Сафонов – главный редактор газеты «Литературная Россия», уже боровшейся с оборотной стороной той недоброй клоунады, что именовалась горбачевской «перестройкой
Анатолий Ланщиков – независимый публицист, одиозный и умный.
От семинара у меня остался друг – Анатолий Шуклецов.
Прозаик и поэт, бывший геолог, неисправимый романтик и тонкий художник слова.
IX Всесоюзное совещание молодых писателей, пронесшееся в 1989 году, оказалось для меня трамплином перед прыжком в литературное признание.
* * *
В том же 1989 (сейчас не верится, как много радостных событий вместилось в одно лето того этапного года!) с тем же «9-м цехом» я прошел творческий конкурс на заочное отделение Литинститута.
То есть мои «как бы способности» были признаны квалификационной комиссией и меня допустили к вступительным экзаменам.
Какими именно были те экзамены, я уже не помню; вероятно стандартные для гуманитарной специальности, включавшие историю, язык и еще что-то.
Не помню потому, что за первый экзамен – сочинение – я получил «пятерку» и был зачислен в ряды студентов, минуя следующие ступени, поскольку среднюю школу в 1976 году окончил с золотой медалью.
Сочинение свое я до сих пор помню прекрасно. Писал его по «Мертвым душам», а в заключении сумел ввернуть еще и слова Акакия Акакиевича о том, что нельзя обижать человека, не сделавшего никому ничего плохого. Это место по сю пору видится мне ценнейшим в наследии грустного Николай Васильевича.
Помню свой триумф Дон-Жуана, когда я вернулся в общежитие из приемной комиссии, едва не возносясь на небеса от сознания от своей уже почти впущенности в сонм богов.
В абитуре (в той самой литобщаге, которой наполнена «Девушка с печи») я жил с драматургом самарцем Сашей А. и прозаиком ленинградцем Лешей Л.
Первый остался моим лучшим другом на весь период учебы; второй бросил Литинститут, не окончив первого курса, что не помешало нам потом встречаться в СПб.
Когда я приехал практически студентом к своим товарищам – которым предстояли следующие экзамены – Леша почесал бороду и сказал Саше, кивнув в мою сторону:
– Слушай, давай ему *** дадим ? Он слишком веселый, а нам еще пидараситься!
Женский половой орган в тот день пролетел мимо; мы выпили принесенное мною шампанское, а потом друзья стояли в загаженной кухне, чтобы послушать веселый грохот бутылки, пущенной мною в мусоропровод с последнего этажа…
3
Писать о Литературном институте может каждый, проведший в его стенах хоть один семестр.
* * *
Мнения об этом замечательнейшем из учебных заведений диаметрально противоположны.
Одни видят в нем обитель муз, а выпускников считают небожителями.
Другие говорят, что это Литинститут – это притон пьяниц и развратников.
Что могу сказать я, проведший не просто в институте, а конкретно в общежитии на улице Грибоедова – истинном притоне пьяниц и развратников! – шесть сессий, в общей сложности полгода своей жизни?
Отвечу сценой из старого фильма, название которого уже позабыл.
* * *
Сюжет заключался в том, что некое нескромное шоу (или какой-то театр соответствующей направленности!) устроило конкурс на замещение вакантных мест.
Работа там предполагалась в общем непристойная.
Объявление же в городской газете было столь завуалированным, что наивные читательницы могли подумать, будто речь идет о чем-то возвышенном, почти на люстре.
Одна из таких претенденток – не по возрасту добропорядочная девушка (кажется, даже в круглых очках!) – пришла на собеседование и секретарша провела ее в комнату, где проводился отбор.
Последний заключался в том, что менеджер смотрел на раскиданные по полу бельевые гарнитуры (комплекты из цветных лоскутков на веревочке). И оценивал, будет ли впору новенькой один из имеющихся лифчиков.
Когда он поднялся с кресла и приложил к млечным буграм очкастой девушки бра, показавшееся ему подходящим (через свитер!), та отпрянула со словами:
– У вас тут что? Конкурс или бордель?!!
– Конкурс, – ответил будущий босс. – Но в борделе.
* * *
Почти так в «Девушке с печи» я охарактеризовал Литинститут, назвав его общежитие обителью муз, пьянства и разврата.
Разумеется, наша литобщага не была институтом в целом, но она с предельной точностью характеризовала саму ауру, в которой учились будущие художники слова.
4
Что касается пианства, то по этому поводу я имею твердо оформленное мнение: ведь сам много лет провел в грехе, лишь полтора года назад – по причине общего оскудения – пополнив ряды трезвенников.
* * *
Мой великий дед Василий Иванович Улин…
(Именно Василий Иванович, о чем постоянно напоминал дядя Костя – водопроводчик моего детства – приветствовавший его во дворе с хрестоматийной точностью:
– Василий Иваныч! Белого привезли!)
Мой великий дед – партийный работник союзного масштаба – всю жизнь прожил пьяницей.
До войны он не раз и не два сидел за столом с самим Кировым; великого любителя жизни мой дед перепивал в два счета по причине молодости.
Сергей Миронович принимал дозу и отстранялся; Василий Иванович выпивал еще стакан и шел плясать на голове: этот акробатический номер был его коронным трюком.
Во время войны дед занимал ответственные должности.
(Настолько ответственные, что однажды – будучи человеком гражданским! – получил табельное оружие для защиты от диверсантов и врагов народа.
Но из-за своей сугубо гражданской сущности не умел даже по-нормальному хранить пистолет.
Носил его в заднем кармане брюк и однажды попал в нехорошо пахнущую историю с туалетом системы «выгребная яма». Предвосхитил подвиг капитана Якименко из сериала «Ликвидация
Мой дед возглавлял город Черниковск (ставший северной частью Уфы) – важнейший оборонно-промышленный центр, содержавший несколько нефтеперерабатывающих предприятий и завод авиационных двигателей генерала Климова (ими оснащались истребители «Як», самые массовые на войне). Все вопросы, связанные со снабжением энергоносителями, он решал по телефону «ВЧ» с самим Лаврентием Павловичем Берией: страшный руководитель НКВД «курировал» тяжелую промышленность.
И, кроме того, В.И.Улин был вторым секретарем Башкирского обкома ВКП(б). Проведя весь день в заботах, напоминающих рытье ямы в песке, вечером он ехал в обком (примерно на 60 км в южную сторону), где вынужден был просиживать до последних звезд в ожидании звонка Сталина, который любил ночные совещания по московскому времени (отстающему от уфимского на 2 часа).
Вернувшись домой под утро, дед выпивал бутылку водки – без которой не мог отключиться – и падал спать на несколько часов, чтобы с утра начинать все то же и по той же схеме.
Бабушка Прасковья Александровна Хабарова всю жизнь боролась с дедовым пьянством, однако говорила и не раз и не два: