Страница 8 из 26
– Это ты Збышек из Лемберга 2, мещанин? – спросил патер Рангони, с трудом произнося польские слова.
– Я, святой отец, – поклонился подследственный.
– Почему ты не поздоровался? – спросил патер Рангони по-латыни.
– Предшествующий отец инквизитор научил меня только отвечать на вопросы. А что, этот допрос не будет записываться?
– Нет. Имеющиеся протоколы я прочитал. Ну как, теперь ты уже не отрицаешь существования святой инквизиции в Польше?
– Куда деться, святой отец? Видно, его королевское величество подписал указ, а нас, своих подданных, забыл оповестить.
– Что ж, эта позиция уже более разумна, – усмехнулся одними губами нунций. И заговорил скучным голосом. – А вообще же каждый христианин должен только радоваться, когда в его стране водворяется святая инквизиция. Разве не в одной только вере человек может обрести спасение? И разве долг служителя церкви не состоит в неуклонном обращении неверующих на путь истинный? Те, кто упорно отказываются принять учение церкви в его целом или частях, создают соблазн для других и угрожают их спасению. И неужели ты думаешь, что церковь может оставить таких людей в покое, чтобы они, как гангренозный член человека, заражали и обрекали на гибель все христианское человечество?
– Как не согласиться с этим, святой отец? Но вот в чем проблема… Лично я как раз не еретик, и члены моей семьи тоже.
– Ладно, об этом позже. Ты, значит, имеешь степень бакалавра.
– Ну да, нашего Краковского университета. Это же было в протоколе.
– Разные бывают бакалавры, тем более выпущенные из провинциальных университетов… Лицо у тебя смышленое, латынь твоя вполне прилична. Отчего же ты занялся позорным ремеслом?
– Да, я знаю, что в немецких землях нет более бесправных людей, чем актеры. Но вот в Британии, мне рассказывали, актеры и драматурги объявлены королевскими слугами, а в больших городах построены огромные театры, как это было в древнем Риме, и они процветают.
– Грустно мне, что ты завидуешь происходящему в стране, покоренной богопротивной англиканской церковью, – тонко улыбнулся нунций. – Мы же с тобою не в нечестивом Лондоне.
– Хорошо, но ведь народ переполняет театры и в католической Испании, где знаменитый…
– Бог с тобою! Я пришел сюда не для того, чтобы препираться с вонючим еретиком. Отвечай на вопрос, почему подался в комедианты.
– Проповедников в Польше много, еще больше бродячих клириков. А я признанный мастер среди рыбалтов, нет лучшего, чем я, комедианта во всей Короне, святой отец.
– Понятно, в комедианты подался из нечистой гордыни. Что ж, теперь оправдывайся в своей ереси.
– Как это, святой отец?
– Ты же сказал уже, что не еретик. Теперь докажи подробнее.
Узник зазвенел цепью, и на стене из дикого камня шевельнулась его густая тень .
– Я был обвинен в том, что написал и несколько раз поставил «Трагедию русинскую», при этом для поляков мы всем моим семейством (я, жена моя Ягна, трое сыновей и дочь) играли ее на польском языке, а для русинов – на их, русинском.
– Откуда знаешь русинский язык? – встрепенулся нунций.
– Мать моя была русинка, вечная ей память, а вот отец мой – поляк, верный католик.
– Что же еретическое узрел в твоей комедии отец квалификатор святой инквизиции 3?
– Я… я не понимаю, о ком ты говоришь, святой отец.
– Да, верно, – скривился патер Рангони, вспомнивший, что по правилам святой инквизиции квалификатор работает только с письменными доносами и показаниями обвиняемого. – Я имел в виду отца инквизитора, который тебя допрашивал.
– А… В моей комедии высмеивается православный поп, от которого сбегает жена, их языком попадья, потому что он не дает ей покоя, все время делает детей. Это смешная история, и она не может произойти с католическим священником, святой отец…
– …если католический патер не вступит в предосудительные отношения со своей домоправительницей. Расскажи эту историю кратко.
– Уж лучше я продекламирую пролог к комедии, где ее фабула изложена стихами.
И комедиант Збышек расставил ноги, подбоченился, потом протянул в сторону патера Рангони правую руку и принялся не то выпевать, не то выкрикивать на польском всякую чушь. Патер Рангони понял немногое: комедиант выдавал себя за русинского попа, который то ли подрался со своей женой, то ли побил ее, а она сбежала в лес. Дело улаживают какой-то «король Сандро» и вовсе уж непонятный «владыка».
Когда по требованию нунция комедиант, запинаясь, перевел «Пролог» латинской прозой, слушатель, оттопырив толстую нижнюю губу, спросил:
– А что это вдруг за король Сандро?
– Да Александр Македонский – кто же иной, как ни этот герой всех времен и народов? – слабо улыбнулся драматург. – Мне бы попить…
– Не нужно никакого Сандро, поверь мне. Пусть вместо него будет царь Димитрий – и сам увидищь, бакалавр, народ к тебе толпою повалит.
– Благодарю коленопреклоненно за бесценную помощь, господин святой отец.
– И еще – кто таков «владыка»?
– «Владыка» – по-русински так обращаются к епископу. Это самозваный епископ у схизматиков, ведь он сидит в Макарове, маленьком местечке под Киевом… Прикажите дать мне вина, святой отец. Или хотя бы глоток воды. После декламации совсем горло пересохло.
– Обойдешься, – бросил нунций и, коротко усмехнувшись, добавил. – Далеко тебе до славного Лопе де Вега… Так в чем же твоя ересь, сын мой?
– Говорил отец инквизитор, что нельзя смеяться над священником. Я на то отвечаю, что священник православный, схизматик, и что он попадает в смешное положение именно потому, что не придерживается целибата. На то мне отец инквизитор: теперь в Речи Посполитой принята уния, и никаких православных священников нет. Значит, в комедии высмеивается греко-католический священник, а это ересь. Я же на это почтительно заметил, что в комедии нет ничего, что указывало бы на греко-католическое вероисповедание священника, а высмеивается грязный и любострастный православный поп, каковыми на самом деле в Короне хоть пруд пруди. Однако отец инквизитор не прислушался к моим аргументам, и мы остались в…
– Достаточно, – патер Рангони хлопнул пухлой ладонью по столу и отвернул свой мясистый нос от поднявшегося тут же облачка пыли. – Я принимаю твои оправдания. Как глава инквизиционного трибунала я прекращаю твой процесс, равно как и твоей семьи (или труппы?), и все вы тотчас же будете на свободе. Однако я отпущу вас только в том случае, если выполните два моих условия. Первое: вы нигде, никому и никогда, ни единым словом не обмолвитесь о том, что с вами происходило между арестом и освобождением. Забудете об этом подвале начисто, понятно?
Комедиант упал на колени, схватил пухлую руку патера Рангони и поцеловал. Прохрипел:
– Понятно, святой отец, и вечная тебе благодарность. Конечно же, мы будем немы, как рыбы.
– Второе условие. Как только вы помоетесь, выстираете свое платье, восстановите театральные костюмы и декорации, откормите своих кляч, почините повозки… – тут нунций отстегнул от пояса и бросил комедианту небольшой, но увесистый кошелек, – Надеюсь, хватит? Не позже, чем через неделю вы отправляетесь в Московию, вот второе мое условие.
Несмотря на растерянность (он и рот разинул чисто по-простонародному, хоть и имеет ученую степень), пан Збышек ловко поймал кошелек, и теперь держал его, – очевидно, того не осознавая, – будто взвешивал на руке. Промычал:
– Будет выполнено, господин святой отец… Однако что же нам делать в Московии?
– По дороге будете показывать свою комедию про попа и попадью. Уверен, что и русинскому мужичью потрафите. Рыбалтами себя не называйте, только по-русински – скоморохами. В саму же Московию можете далеко не углубляться. Сейчас царевич Димитрий воюет недалеко от нашего кордона. Тебе придется догнать его войско, повеселить солдат, а сам ты должен найти в охране царевича (там сплошь поляки) шляхтича Адама Сорочинского из Сорочинец (запомнил?) и взять у него для меня письмо.