Страница 70 из 163
А если б даже отец и согласился отдать Эйду за Роджера Ревинтера? Тогда - уже виконта Николса? Неужели она стала бы счастливей? С ним не была бы счастлива даже идалийская гюрза - самая ядовитая в подлунном мире.
А Эйда умерла бы от первых же родов. Или совсем ненадолго их пережила.
Чтобы после смерти папы и Леона утвердить права Ревинтера на Лиар, довольно одного ребенка Эйды и этого мерзавца. Дальше нелюбимая жена станет лишь помехой.
И она ни мгновенья не была бы счастлива. Или даже спокойна. Сестра оказалась бы в роли еще одной жертвы восстания – тенмарской заложницы Алисы Марэ. С той разницей, что Эйде не стать принцессой. И о ней не сложат баллад. Хотя кому от них легче – от рифмованных строк?
Князь Всеслав Словеонский и Старградский стал последней сказкой заплутавшей в придуманной жизни Ирии. Это он настоял на помиловании семей сдавшихся мятежников. Прочих не остановила бы такая малость, как нарушение слова. Ревинтера, Герингэ, Амерзэна…
Маршал Словеонский спас запертых в Ауэнте женщин, подростков, детей, стариков и старух. И Ирия ни капли не сомневалась: он сделал бы это, даже если б выжившие вожаки не сдались. Еще вчера вечером – не сомневалась…
Прозрела лишь теперь - после ядовитых слов матери. Ядовитой правды.
Помилование – это ведь тоже политика. Зачем давать в руки и без того не слабого Ревинтера еще одно графство, еще один титул? «Враг твоего врага – твой союзник». Временный.
Но время прошло, вот всё и изменилось - опять. Эдвард Таррент мертв, новым лордом стал слабовольный Леон. Лордом и должен остаться.
Лучше иметь в Лиаре «карманного» владетеля, чем малолетнего. С правящими за него родственниками. Вовсе даже не «карманными».
Но убийство уже совершено. Теперь его нужно на кого-то свалить. Так почему бы не на одну из дочерей? Их ведь еще останется «две или три»…
Не только отец – еще один герой оказался выдуманным. Настоящим был Анри – потому и погиб. В реальной жизни, в отличие от баллад, благородные не выживают.
Вот и сбылось гадание. Просто и ясно. В один день.
Перевернутое солнце – угасшие надежды. Раненое сердце – погибшая любовь к Всеславу. И туда ей и дорога!
Всеслав… Полтора года назад светловолосый всадник на белом коне встретил обреченных пленников у ворот Ауэнта. Раскрыл для них врата - в день несостоявшейся казни. И Ирия влюбилась в один миг - раз и навсегда.
Каленым железом бы выжечь из души и сердца такую любовь!
А глупое сердце невыносимо ноет – от боли, стыда, разочарования. Что греха таить – чтобы забыть Всеслава, потребуется время. Нельзя разлюбить за миг! Даже жуткий.
Только Ирия сумеет. Справится. Если выживет - вопреки его приговору. Когда выживет.
Вот тогда на забвение глупых чувств будет сколько угодно времени. Целая жизнь!
2
В двери неотвратимо заскрипел ключ. Неотвратимо – и долгожданно.
Ирия поспешно метнулась к окну. Готовясь если что - одним прыжком взлететь на подоконник. И – вниз, в темные холодные воды!
Почему ночь тянется так долго? Проползла вечность - десяток вечностей! - а за окном и не думает светать! Потому что именно эту ночь нужно пережить? Время застыло и не движется с места? А люди во всём подлунном мире спят и ничего не поймут?
Что за бред лезет в голову - когда ты на пороге смерти? Когда с ней танцуешь…
Еще одну томительную вечность ключ проворачивается в замке.
Мать. Одна. Никаких леонардитов за спиной. Опять.
Тогда почему - ни малейшего облегчения в душе? Кого Ирия ждала? Кому бы искренне обрадовалась? Призраку Анри Тенмара?
Повторный скрип ключа запирает дверь изнутри.
И – нескончаемый озноб. Будто ледяной Альварен уже вцепился в замерзающее тело! А до берега – полмили. Нет, дальше…
И чего испугалась? Этого ведь и хотела! Жаждала.
Вот она – свобода. Бери, если выцарапаешь! Если доплывешь.
Право на жизнь нужно доказать, отспорить, завоевать. Неужели ты до сих пор этого не поняла? Поумнеешь хоть когда-нибудь? Успеешь ли? Прежде чем тебя уничтожат те, кто набрался ума раньше?
– Я кое-что принесла.
Из складок плаща показалась небольшая кружка, доверху наполненная желтовато-белым. Жир неизвестного животного.
Чего только нет в монастыре - со строжайшим в Эвитане уставом! Хотя сейчас ведь не пост – ни строгий, ни нестрогий.
– Раздевайся, И натрись с шеи до пят, – отрывисто приказала Карлотта. – Потом оденешь вот это.
На сей раз из-под плаща возник сверток с мужской одеждой. Штаны, рубашка, камзол...
Ирия поспешно потянула через голову монашеский балахон.
– Годы пошли тебе на пользу.
Мать не спускает с дочери цепких глаз. И в них мелькнуло одобрение. Так смотрят на ценную племенную кобылу, что вот-вот подрастет до торгов.