Страница 13 из 19
Ориген положил начало почти всем необходимым формам христианской мысли: религиозной философии, богословию, аскетике, мистике, проповеди, но, прежде всего, изучению Библии: это он ввел в практику написание обширных библейских комментариев с детальными примечаниями, включил философию в проповедь народа… /95, 364-365/
***
Всякое духовное существо есть по природе храм Божий, сотворенный, чтобы воспринять в себя Славу Божию. /95, 75/
***
Пойми, что ты – вторая вселенная, малая вселенная, и что в тебе тоже есть солнце, луна, звезды, если бы это было не так… Господь не сказал бы своим ученикам: «Вы свет мира» (Мф. 5, 14). Ты еще колеблешься верить, что в тебе есть солнце и луна, в то время как тебе говорят, что ты – «свет мира»?
Хочешь ли услышать и другое слово, чтобы не считать себя вещью ничтожной и недостойной?..
У этой вселенной есть господин, который правит ею и пребывает в ней, и это – Бог всемогущий, как Сам Он заявляет о Себе через пророков: «Не наполняю ли Я небо и землю?» – говорит Господь (Иер.23, 24).
Так услышь, что всемогущий Бог говорит о тебе – я имею в виду о людях: «Вселюсь в них и буду ходить в них». (2 Кор. 6, 1). /95, 78/
***
Святые суть живые, живые же – святы. /95, 261/
***
Если ты попытаешься свести Божественный смысл к чисто внешнему значению слов, Слово не сочтет нужным опускаться до тебя, оно вернется к своему тайному местопребыванию, достойному его созерцания. Ибо у этого Божественного смысла есть крылья, данные ему водителем – Духом Святым… Но нежелание подняться над буквой, отказаться от насыщения одной лишь буквой есть признак ложной жизни. /95, 97/
***
От нас требуется не истребление, не уничтожение природных деятельных способностей души, но их очищение. Другими словами, мы должны удалить всю грязь и нечистоту, которыми покрыло ее наше небрежение, чтобы сообщить ей природное сияние ее молодости с присущей ей врожденной силою. /95, 174/
***
Всякий, даже необразованный христианин знает, что любое место есть часть вселенной, а сама вселенная – храм Божий. Он молится повсюду, закрыв глаза чувств, но пробудив зрение души, и таким образом покидает пределы всего чувственного мира. Его не удерживает и небесный свод, но, достигнув духомнебесного пространства под водительством Духа Божия и как бы покинув пределы этого мира, он возносит свою молитву к Богу. /95, 196/
***
Соединяющий молитву с необходимыми заботами, а заботы с молитвой, молится непрерывно. Только так может считаться осуществимым предписание о непрестанной молитве. Оно состоит в том, чтобы рассматривать все существование христианина как одну великую молитву, где все, что мы привыкли именовать, есть не более чем часть. /95, 210/
***
Как осуществляется с каждым из нас полнота Славы Божией? Если то, что я делаю и говорю, совершается мною к славе Божией, то мои слова и действия исполнены славы Божией. Если мои начинания и планы – к славе Божией, если моя пища и питье, если все мои жесты – к славе Божией, – тогда и меня касаются слова: «Земля исполнена славы». /95, 210/
***
Всякое видимое связано с неким сокрытым, то есть всякое видимое сущее есть символ и указание на некое невидимое сущее, с которым оно соотносится. /95, 219/
БЛАЖЕННЫЙ АВГУСТИН (АВГУСТИН ИППОНСКИЙ)
(354 – 430)
Блаженный Августин родился в Африке, в городе Тагасте. Воспитывала его мать, благочестивая христианка Моника. Образование он получил в Карфагене. В качестве преподавателя риторики Августин прибыл в Медиолан в период епископства святителя Амвросия (ум. в 397 г.). Под руководством святителя Амвросия изучил Священное Писание. Слово Божие произвело в его душе коренной перелом – он принял святое Крещение, раздал все свое имущество бедным и постригся в иноческий чин.
В 391 году епископ Иппонийский Валерий посвятил святого Августина в сан пресвитера, а в 395 году – в сан епископа и назначил викарием Иппонийской кафедры. После смерти епископа Валерия святитель Августин занял его место.
Блаженным Августином написано много творений (по удостоверению ученика и жизнеописателя его Пассидия, число их доходит до 1030). /37, 443-444/
***
Как бы ни были безобразны и отвратительны грехи, привычка делает их маловажными. /17, 22/
***
Есть весьма великое различие в том, как пользуются люди тем, что называется счастьем, или тем, что – несчастьем. Ибо добрый ни временными благами не превозносится, ни временным злом не сокрушается; а злой потому и казнится этого рода несчастьем, что от счастья портится. /25, 13/
***
Как в одном и том же огне золото блестит, а солома дымит; и в одной и той же молотилке стебли изламываются, а зерна очищаются; и отстой масляный не смешивается с маслом оттого только, что выдавливается одною и тою же тяжестью пресса: так одна и та же, обрушивающаяся бедствиями, сила добрых испытывает, очищает, отцеживает, а злых – обнаруживает, пустошит, искореняет. Поэтому, терпя одно и то же бедствие, злые клянут и хулят Бога, а добрые молятся Ему и хвалят Его. Важность не в том, каково то, что терпят, а только в том, каков тот, кто терпит, ибо одинаковым движением взболтанные – навоз воняет невыносимо, а благовоние пахнет приятно. /25, 13/
***
Если бы два безумца, вознамерившись посмотреть на восход солнца, принялись спорить о месте восхода и способах его созерцания, а затем превратили спор в ссору, начали потасовку и в пылу драки выцарапали друг другу глаза, то уже не было бы вопроса о созерцании утренней зари…
Если мы хотим созерцать Бога, очистим сердце свое верой, исцелим его миром, ибо порыв, влекущий нас к взаимной любви, есть уже дар Того, к Кому обращены наши взоры. /95, 151/
***
Если кто воздерживается от обличения и обуздания поступающих дурно потому, что ищет более удобного для того времени, или потому, что боится за них же самих, чтобы не сделались от этого еще худшими, или не воспрепятствовали научить доброй и справедливой жизни других слабых, не произвели на них дурного влияния и не отвратили от веры: то в этом обнаруживается не жадность, а мудрое правило любви. /25, 15/
***
Конец жизни, как из жизни долгой, так и из короткой, делает одно и то же. Одно не лучше, а другое не хуже, или одно не больше и другое не меньше, как скоро и то и другое одинаково уже не существуют. И что за важность, каким родом смерти оканчивается эта жизнь, как скоро тот, для кого она оканчивается, не вынужден будет умирать снова? А если каждому из смертных при ежедневных случайностях этой жизни угрожают некоторым образом бесчисленные виды смерти, пока остается неизвестным – какой именно из них постигнет его: то скажи на милость, не лучше ли испытать один из них, умерши, чем бояться всех, продолжая жить? /25, 21/
***
Та смерть не должна считаться злою, которой предшествовала жизнь добрая. Смерть делает злою только то, что следует за смертью. Поэтому, кому предстоит необходимость умереть, те не должны много заботиться о том, что случится с ними такое, от чего они умрут; а должны заботиться о том, куда, умирая, они вынуждены будут идти. /25, 22/
***
Целомудрие составляет душевную добродетель и имеет спутником своим мужество, которое ставит своим правилом скорее переносить какое бы то ни было зло, чем злу сочувствовать. /25, 31/
***
Если наиболее слабым считается тот ум, который не в состоянии бывает перенести или грубого рабства, коему подвергается его тело, или невежественного мнения толпы; то наиболее великим по справедливости должен быть назван дух, который в состоянии скорее вынести бедственную жизнь, чем бежать от нее, и который, в состоянии чистоты и безупречности совести, презирает людское мнение, в особенности мнение толпы, по большей части исполненное заблуждения. /25, 40/
***
Мой Бог везде, всюду весь и нигде не заключен, может тайно присутствовать и отсутствовать, не удалившись; когда Он подвергает меня несчастьям, то или мои заслуги испытывает, или грехи очищает, и приготовляет мне вечную награду за благочестиво перенесенные мною временные несчастья. /25, 52/